Духиновы

Здравствуйте. Давно пообещал, и все не складывалось. Вот теперь выкладываю планы дома и их описание из воспоминаний Валентины Ивановны Духиновой. Старшей дочери последнего дореволюционного владельца Ивана Ивановича Духинова. Воспоминания носят личный, так скажем семейно-легендарный характер, и могут не во всем сходится с действительность. "Иван Гордеевич Духинов вместе со своим братом Петром Гордеевичем Духиновым купили дом у Саратовского богача Тюльпина. Этот дом предназначался в приданое его дочери - Тюльпиной, но она вышла замуж за иностранца и уехала заграницу. Это тот самый Тюльпин, который на свои деньги выстроил здание, в котором находилось Дворянское Собрание (на Московской улице). Дом находился и сейчас стоит на главной улице Саратова Большой Сергиевской 146 (ныне Чернышевского). Дом двухэтажный с прекрасным видом на Волгу, имел очень хороший сад с прекрасными сортами сирени, белой акации, каштанов, елей, туй. Этот дом хорошо виден и на панораме города Саратова, которая находится на площади около "Липок" Этот дом находится под охраной государства как памятник архитектуры. Парадный подъезд был с Большой Сергиевской с левой стороны дома, вход был в большой широкий светлый каменный коридор, в котором было пять окон с левой стороны (северная сторона дома). Окна выходили в закрытый со всех сторон садик. Летом туда выпускали кроликов (серые фландры). Из этого широкого коридора шли две двери: одна в прихожую первого этажа, которая отапливалась антрацитом большой чугунной печкой; вторая дверь в крольчатник (деревянный коридор, где стояли большие клетки). Из прихожей первого этажа на второй этаж вела широкая парадная лестница. На праздники на лестницу стелили ковровые дорожки и закрепляли их железными прутьями. С правой стороны лестницы была сделана широкая полка, на которой стояли различные растения. Эта полка доходила до первой площадки. В стене на площадке было окно, большое, широкое, выходящее на Волгу, На площадке стояли в дубовых кадках высокий кипарис (почти до потолка) и две туи. Затем лестница поворачивала и была вторая площадка, на северо-восточном окне которой стояли герани весь год цветущие, махровые. С этой площадки попадали в лакейскую комнату. Сразу у входа в комнату был телефон. На улицу Приютскую выходило два окна. У двери с левой стороны стоял рундук для обуви и вешалка по юго-западной стене. В углу была печь, которой отапливался и Танцевальный зал. В зале четыре окна выходили на Приютскую и четыре на Большую Сергиевскую. В зале висела большая икона "Нерукотворный спас" (как плащаница с ликом Христа). Перед иконой висела большая лампадка розового цвета. У двери лакейской стоял в большой кадке филодендрон с резными листьями и воздушными корнями. У внутренней стены стоял рояль, а по залу стояли стулья. В зале между окнами стояли небольшие ломберные столы (пять штук с ящичками для мела и щеточек) и фикусы большие (стволы толще руки). Пол в зале был паркетный. Подоконники белые мраморные, на них стояли цветы (цветущие азалии, гиацинты, рододендроны). Все цветы покупали часто у Корбутовского (хозяин цветочного магазина, где сейчас находится Собес на Коммунарной площади).(На против входа в Липки. Последнее время был ЗАГС Волжского района). Потолок в зале был лепной, там была изображена фея. Из Танцевального зала очень красивая дверь с витыми столбиками и с занавесью драпри вела в Гостиную. Она была полукруглая. Три больших окна выходили на Большую Сергиевскую. У окон стояли три больших араукарии. Между окон стояли два зеркала больших во весь рост. В Гостиной стояли два круглых и один овальный большой ореховые столы, покрытые зелеными плюшевыми скатертями с вышитыми белыми лилиями. Такого же цвета на полу лежал пышный зеленый ковер с белыми лилиями (дети играли на нем и как - будто купались в нем). Около столов стояли три дивана, в середине большой и два с боков поменьше. Над всеми столами были бра. Между столами и диванами стояли кресла. Вся мебель в гостиной была зеленая плюшевая. Стояло еще шесть стульев тоже плюшевых зеленых и украшены они были лепкой под бронзу. На стенах висели три картины: «Мария Магдалина», «Скорбящая Божья Матерь», «Итальянка». Иван Гордеевич Духинов, мой дед как-то выручил Крамского, а тот, в знак благодарности, нарисовал ему несколько картин, в том числе и эти . (Автор имеет ввиду копии. Возможно насчет картин семейная легенда. Вероятнее они достались вместе с домом при покупке и выполнены для первого хозяина одним из учеников П.И. Брюллова) Над овальным столом висела "Мария Магдалина". На стене к Танцевальному залу висела "Итальянка". На стене к Будуару висела "Скорбящая Божья Матерь". Перед одним из окон стояла тумбочка с мраморным верхом, а на ней под стеклянным колпаком большие бронзовые часы с изображением мальчика с клеткой и птичкой. На окнах тюлевые занавески. Из Гостиной дверь вела в мамин Будуар. Эта дверь была из грушевого дерева вся витая с хрустальными ручками. Вторая дверь из Будуара вела в коридор. Была она из орехового дерева, очень красивая, отделанная резными листьями. Большое окно выходило на Б. Сергиевскую. Перед окном стоял письменный стол и стул, в углу стоял зеркальный шкаф. В правом углу от двери стоял киот. Вся мебель: диван и два кресла были плюшевые малинового цвета. Стоял и столик фигурный, На полу лежал очень красивый малиновый с белыми и черными пятнышками очень пушистый и теплый ковер. С двух сторон от камина стояли кресла. На стене висела картина "Молящаяся старообрядка" (Подлинник в Астраханском музее, автор В.Е. Раев. Так же возможно, что все картины-копии выполнены ныне малоизвестным художником и копиистом Я.Ф.Капковым, учеником К.И. Брюллова.) На лето все картины закрывались чехлами зеленого цвета (из марли) от мух и пыли. Третья дверь из будуара вела в папин кабинет. Полы почти во всех комнатах были паркетные, за исключением столовой (был крашеный пол), детской (линолеум) и зеленой комнаты (учебной), где полы тоже были крашеные. Большое место в кабинете занимало бюро орехового дерева, очень красивое. Около окна с одной стороны стоял сейф, с другой - станок для выпиливания. В кабинете стоял диван - самая обыкновенная софа или тахта с двумя круглыми подушками и мягкой спинкой. Около дивана стоял журнальный столик, У бюро стояло красивое кресло. В комнате стояла и конторка (наш двухтумбовый письменный стол из нее был сделан). Эти все комнаты выходили окнами на Большую Сергиевскую. Теперь перехожу к описанию Столовой - Зимнего сада. Все окна (а их было шесть) в столовой выходили на Волгу. Окна были высокие, почти овальные с заостренной верхней частью и создавали впечатление стеклянной стены, Поэтому столовая-сад была полна солнца, света и воздуха. Между окон в больших кадках стояли различные пальмы: камероне, Конту, саговые и финиковые. По северной стороне столовой стояли огромные филодендроны, различные фикусы, драцены и в керамических банках - цветущие кустарники. Мой папа Иван Иванович на зиму покупал птичек (снегирей) на базаре и они жили в столовой в зимнем саду. В середине комнаты стоял большой раздвижной стол на 20 персон. Вокруг стола стояло 12 штук стульев с высокими спинками и с сидениями-сетками из какой-то соломки. В юго-восточном углу висела большая икона в серебряной ризе. Стоял визитный стол (а ля фуршет, накрытый скатертью, на котором в праздники стояли разные закуски). Поперек столовой в правой стороне стоял огромный буфет из трех секций и двух этажей. Вверху хранилась чайная, а внизу - столовая посуда. В правой секции буфета были ящики, полки для продуктов. В левой - хранились ложки, вилки, ножи и столовое бельё: салфетки скатерти, полотенца. Буфет отделял одну секцию стеклянного окна; там за буфетом и спала горничная Маша. В столовую вели две двери: одна с черного хода из кухни, другая из библиотеки - стеклянная, В столовую выходили три окна. Два окна из Детской спальни и одно из комнаты Иды Карловны(вроде гувернантки). Столовую отапливали две печки с левой и правой стороны. На отопление дома уходило 50 м куб дров за зиму. Стены столовой были «малахитовые» - крашены масляной краской. На стенах висели натюрморты - одни с фруктами: виноград, яблоки, груши, сливы, другой - с зайцем и рябчиком. Из столовой - сада стеклянная дверь вела в библиотеку. Стены в библиотеке были кремового цвета (масло). Свет был электрический, По северной стене стоял большой книжный шкаф, В середине стоял стол и диванчик, обтянутый розовым плюшем, и два кресла. На стенах висели картины на религиозные темы: "Христос идет по воде и ведет Петра". Вторая дверь из библиотеки выходила в большой коридор, где стояли шкафы с одеждой и комоды с бельем. Комната Иды Карловны, как и библиотека, была кремового цвета. Отделялась от библиотеки большой ширмой вместо стены. Комната Иды Карловны соединялась дверью с Детской спальней. Детская была светлая под мрамор, была как бы проходной, т.к. дверь из нее выхо¬дила также в большой коридор. Два больших окна из детской спальни и окно из комнаты гувернантки выходили в столовую. В лунные ночи тени от огромных филодендронов с воздушными корнями и от пальм, стоящих в столовой-саду, проникали в детскую комнату, и мне каза¬лось, что это шевелятся змеи. Я пугалась этих теней и в ужасе бежала в спальню к своей маме. В Детской стояли две кровати моя и Лидина. У окна стоял стол с играми, а в правом углу у окна ящик с игрушками, На втором этаже находилась спальня для маленьких детей: Нины, Коли, Жени, Оли. Эта комната с одной стороны граничила с кабине¬том, с другой - с зеленой классной учебной комнатой. В детской спальне было два окна, которые выходили на Ю-3, а дверь выходила в коридор. Стены комнаты были голубые, а пол - линолеум светлый. Против двери детской спальни в коридоре спала Аннушка. Дверь в большой коридор, была крепкая, закрывалась. Рядом находилась зеленая классная комната в одно окно, которое также выходило на Ю-3. По стенам стояли шкафы с книгами и висели карты и родословная Романовых. Там мы с Лидой занимались. У меня была парта темного цвета, а у Лиды светлая. Следующая дверь по коридору вела в прихожую ванной комнаты, где была печь, оттуда же была дверь в туалет и в ванную комнату. Следующая дверь по коридору вела в кухню на первом этаже и на черный ход. Против этой двери у столовой стоял стол для мытья посуды. ПЕРВЫЙ ЭТАЖ ДОМА Из прихожей была, обитая дверь в комнату пятиметровую (там жила я, когда была постарше). Затем шел кабинет дедушки. Там стояло кресло, кресло-качалка, стол, затем дверь вела в спальню, где стояли две кровати, киот(киот приобрели для музея Чернышевского), затем дверь в столовую, где стоял диван - атоманка. На стенах висели чудные картины. С правой стороны дома тоже был вход, другой - из него можно было попасть на кухню. Рядом с кухней была кладовка, потом шла комната с двумя окнами с железными ставнями. Из нее ход на веранду, а с веранды ступеньки вели прямо в сад. На первом этаже дома сначала жили родители папы - Иван Гордеевич и Екатерина Терентьевна Духиновы. Родители мамы жили рядом в двухэтажном доме. Его строили из полого кирпича и очень долго. Он оказался холодным. После смерти деда Евдокия Степановна переехала жить к нам, и жила на первом этаже дома. Когда я стала взрослой, я жила у бабушки в отдельной пятиметровой комнате, Как я уже писала, с веранды ступеньки спускались прямо в сад. В центре сада была круглая клумба, которая засаживалась цветами, там же группами росли цветущие кустарники. По краям к клумбе сходились четыре дорожки, и вокруг клумбы была дорожка. За клумбой по дорожке, что вела в сторону Волги, стояла беседка со столом и скамеечками. В саду были прекрасные сорта сирени, росли белая акация, каштаны, ели, туи. Рядом с беседкой был прудик - водоемчик, недалеко от него висел гамак. Вечером вся молодежь собиралась на «крыше", там стояли скамеечки. "Крыша" - это покатая площадка, была сделана на сарае. Все любовались Волгой, а вечерами и лунной дорожкой. Около "крыши" стояли качели. На углу Приютской и Большой Сергиевской (ныне Комсомольской и Чернышевского) рядом с домом стояла Большая Сергиевская церковь (она была на месте, где сейчас находится ортопедический институт) и улица называлась Большой Сергиевской. Церковь была из белого камня, красивая, перед входом на площадке стояли белые массивные колонны."

Объяснения к рис. 1 1.Лакейская комната 2.Танцевальный зал 3.Гостиная 4.Будуар 5.Кабинет 6.Столовая - зимний сад 7.Библиотека 8.Комната Иды Карловны Флеминг 9.Детская комната 10.Спальня для маленьких 11.Зеленая классная комната 12.Ванная комната 13.Туалет 14.Лестница на первый этаж (на черный ход и в кухню) 15.Коридоры

Объяснения к рис. 2 1а.Парадный вход 1. Прихожая 2. Комната, где жила Валя Духинова 3.Кабинет 4. Спальня 5. Столовая 6. Еще один вход 7. Кухня 8. Кладовая 9. Комната 10. Веранда 11. Лестница на второй этаж 12. Туалет 13. Кухня

Объяснения к рис. 3 1. Дом 2. Дорожки 3. Клумба 4. Беседка 5. Водоем-прудик 6. Крыша 7. Гамак 8. Качели

Кроме того прилагаю чертеж канализационной системы, насколько могу судить, углового флигеля. Так же прилагаю фотографии картин, о которых идет речь в тексте. Все копии не имеют авторской подписи.

По моим предположениям копии писаны кем-то из учеников мастерской Брюллова, возможно, что и Капковым. "Скорбящая Мадонна" и "Итальянка с виноградом" очевидно имеют брюлловскую манеру. А "Молящаяся старообрядка" приписываемая советскими искусствоведами Раеву на самом деле принадлежит кисти Я.Ф.Капкова. (За неимением лучшего, помещаю изображение подлинника, скаченное в интернете). Данная публикация носит исключительно информативный характер. Дабы она не погрузилась в пучину Леты. А так же, что бы всевозможные хлыщи от науки не могли искажать историю моей семьи, в угоду своим меркантильным интересам. Интернет это территория информации, пусть она будет доступна всем!

Личные архивы семей Коваленко и Поповых

Купцы  Духиновы .

РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ АРХИВ (РГИА)

 ФОНД 1343, ОПИСЬ 39. ДЕЛА О ПОТОМСТВЕННЫХ ПОЧЕТНЫХ ГРАЖДАНАХ 
дело 1474.    Духиновы, бронницкие 1-ой гильдии купцы                           7 ноября 1883

***

ГАСО 135.1.5084 Отчеты благочинных САРАТОВской епархии о сектантах за 1902 год. том 2 
Именной список раскольников австрийского священства по приходу Нерукотворной Спасской церкви г.САРАТОВ
Московской губернии г. Бронницы 1 –й гильдии купец Иван Гордеев ДУХИНОВ 65 лет, 
жена его Екатерина Терентьева 51, дети Зинаида 27, Иван 25

***

1904 год. 
Домовладелец №37 по ул. Б. Сергиевская  Духинов Иван Гордеевич, 67 лет, сар. Куп. 
жена Екатерина Терентьева, 56 лет, 
Зинаида Иванова, дочь, врач медицины служит в Александровской больнице,

***

1912 год. № дома 41-43
Объявление в Саратовском листке от 18.11.1912 г.

***

1913 год. 12 ноября "Саратовский листок":
На Б. Сергіевской ул , въ домѣ № 44, изъ запертой квартиры И. И. Духинова похищено на 21 р вещей.

***

В 1874 году усадьбу  "Дом Кожевникова М.Л. (дом губернатора), 1830-1840-е гг. (ул. Чернышевского, 146) перекупили первогильдийные купцы г. Бронницы Московской губ.   Духиновы «в общую собственность».
Дом находился в собственности семьи Духиновых в плоть до 1918 года. 
Последним владельцем дома был Иван Иваныч Духинов, сын Ивана Гордеевича.
В 1918 году всю семью из 11 человек уплотнили на 1-й этаж, а в 1928 выселили на Бабушкин взвоз.

***

Загранпаспорт И.Г. Духинова 
Жена Екатерина Терентьевна

***

Думаю, что эта запись имеет отношение к семейству Духиновых:

Громовское старообрядческое кладбище ПЕТЕРБУРГСКИЙ НЕКРОПОЛЬ 1913 https://poxoronka.ru/news/883-gromovskoe-staroobryadcheskoe-kladbische-p...

18. ДУХИНОВ Пётр Гордеевич родился 28 июля 1835 года, †30 декабря 1892 года. Похоронен с П.А. Яковлевым.

Большое спасибо, что перенесли тему, я с форумом знаком плохо, так что извините, если что не так.

___________________________________________

Smil, спасибо за архивные данные.

Воспоминания Ольги Ивановны Духиновой о жизни в советское время: https://vk.com/@qetuoad-burzhuika

Воспоминания Ольги Ивановны Поповой ( Духиновой). Часть 1.

(Примечания в скобках дочери Ольги Ивановны — Татьяны Владимировны Поповой. В тексте сохранен стиль автора).

С 1906 года дедушка с бабушкой жили рядом во флигеле. Дедушка умер в 1914 году от рака пищевода голодной смертью. Его звали Цыков Иван Петрович. Раньше они жили в селе Ровном. Там он сделал или организовал пруды в степи. И с тех пор они называются цыковскими прудами. И рядом есть деревня Цыковка.

Иван Петрович и Евдокия Степановна Цыковы

Село Ровное принадлежало АССР немцев Поволжья, и немцы были очень трудолюбивые и чистоплотные люди, не пили. А при советской власти в 1941 году, в войну Сталин выслал всех немцев в Сибирь, в Казахстан, многие погибли. Теперь село Ровное – город.

Дом в Ровном, фотография 1912г.

Обратная сторона фотокарточки.

Передо мной письма дедушки. Очень красивый почерк, грамотно написано, но главное - письма полны любви и заботы к своей дочери, зятю, внукам. Но дед любил не только своих родных, но и людей, окружающих его и позаботился о постройке для них прудов. Дед служил (где не написала мама). Несколько лет подряд он с бабушкой ездил на Кавказ лечиться. В 1906 году они свой домик сдали судебному следователю и переехали в Саратов (дом сохранился).

А после смерти дедушки бабушка переехала к нам.

Улица Чернышевского 146, фото 90-х гг.

Мы жили внизу 2-х этажного каменного дома (дом сохранился), в 4-х комнатной холодной квартире. А раньше занимали весь верх. Но этого я не помню.

Младшая моя сестра – седьмой ребенок родилась в 20 году. Нам говорили «аист принес», но я, хотя мне было 4 года, поняла, что ребенок родится. Перед появлением Таты дверь в нашу комнату занавесили ватными одеялами и нас никуда не пускали. Сестра моя Женя, на год старше меня верила, что ребенка приносит аист. Женя вообще была не от мира сего. Улыбалась всегда, где то витала. С раннего детства любила рисовать. У нас была няня Матрена, она давно жила с нами. Она была смуглая, небольшого роста. Одевая нас гулять , она говорила «Ногу! Руку!».Я любила няню, но ногу я нарочно выпрямляла, чтобы ей труднее было меня одеть. Няня пока работала у нас, откладывала свои заработанные деньги в банк. Но при приходе Советской власти все ее деньги национализировали.

В 21 году мы все кроме бабушки болели брюшным тифом. К нам приехал на дом врач Скворцов – старичок, так мне казалось. Он, проходя против церкви Сергия крестился и кланялся. Церковь разрушили. Теперь вместо этой церкви ортопедический институт, а в войну был госпиталь, и некоторое время школа до войны. И улица, на которой мы жили теперь Чернышевская, а раньше была Большая Сергиевская. Через один дом от нас музей Чернышевского. В доме жила внучка Чернышевского с мужем: Нина Михайловна Чернышевская. В нескольких кварталах от нас, во дворе, была маленькая старообрядческая церковь, куда по праздникам мы все ходили в белых шелковых платках. Потом церковь закрыли, а затем переделали ее на физкультурный клуб. Когда у нас прошел тиф, мы еле-еле ходили по стенкам, а маленькая Тата перестала ходить, ее ножки висели как плеточки. А няня наша куда- то пропала, и я тосковала по ней. Оказывается, мама ей сказала, чтобы она уезжала в деревню, так как трудно было прокормить одиннадцать человек.

В 21 году в Поволжье был страшный голод, люди умирали на улицах. Но мы это так не пережили, у нас была мука, и мама все что- то продавала. Кроме того, нас подкармливала Америка. Была такая АРА - благотворительная организация, которая кормила голодающих детей Поволжья. И мы с большим голубым и коричневым кувшинами шли со старшими сестрами в дом офицеров, где нам выдавали какао, длинные, большие, белые макароны и крупную цветную фасоль. Все приносили домой и все вместе съедали. Бабушка вставала в половине шестого и, молилась, а потом готовила обед. Надо было накормить 10 человек. Ничего почти не покупали, только еду. Денег не было. Бабушка часто делала лапшу. Мама продавала старую мебель, шубы какие то, а золота не было. Золото у нас реквизировали и дали об этом квитанцию. Почему же бумага была выдана маме, я этого не помню точно. Но знаю, что в начале революции отца сажали на баржу – в клозетник, как буржуя. Сколько он там сидел, тоже не знаю.

Во флигеле нашего дома в 18-19 годах был лазарет, и папа с бабушкой ухаживали за ранеными, и есть их фотокарточка с больными. И папе дали архивную справку, что он несколько месяцев работал санитаром.

Фотография сделана в этом лазарете в 1914 г.

Иван Иванович и Александра Ивановна Духиновы, дореволюционное фото.

Отец мой был среднего роста, плотный, полный и очень сильный. Брал на руки маму с маленькой Татой, а мы все остальные: Валя, Лида, Нина, Коля, Женя и я повисали на нем и так он нас всех держал.Он имел образование агронома, но ни агрономом , ни кем- то не был , ему трудно было найти работу, как «бывшему».

Иногда мы с ним гуляли, и он нам показывал все деревья, растения и называл их. С 13/VI/19 года папа работал лаборантом II(2) разряда в Саратовском Губпродкоме и уволен 1 декабря 21 года за сокращением штата. Он нам приносил горсточку семечек и говорил «лиса прислала», мы были очень рады.

Валентина Ивановна Духинова

Лидия Ивановна Духинова

Сестры мои старшие – Валя ( 1907) и Лида (1908) были очень красивы. Валя – живая, энергичная, черноглазая, изящная. Лида - спокойная, очень добрая, готовая все свое отдать - сероглазая русская красавица. Иногда в окно к нам заглядывал молодой татарин, интересный, черноглазый и кричал; «Шурум-бурум есть?» и с восторгом смотрел на сестер. Ему продавали старые кресла, диван, мебель, которая разваливалась.

В 22 году папа работал в «Руводхозе» заведующим складом, средний заработок 19 500, а другая справка говорит кладовщиком по VI разряду с содержанием 2630 руб. в месяц, а третья справка за 1922 год говорит, что Духинов Иван Иванович находился на службе в Нижневолжском мелиоративном бюро (бывший Руводхоз) с 6 мая по 22 октября 1922 года в должности заведующего приборами и уволен за ликвидацией этого бюро. Так вот мой бедный отец ищет все время работу, чтобы прокормить нас всех. Деньги одно время мешками носили - ничего не стоили. ( Приведенные цифры зарплат бессмысленны, постоянно все менялось)

Нас троих младших выпускали гулять во двор. Тата ходила, но была очень маленькая. Во дворе был садик и какая-то яма с водой или вернее лужа. Тата подошла к этой луже, поскользнулась и упала в нее и пропала. Мы с Женей стоим и ждем чего-то, остолбенели. А соседка Тося – ровесница Жени, полезла в воду и вытащила Тату. Прибежала мама в белом платье. Схватила Тату на руки и унесла. Она бы у нас утонула, если бы не Тося.

Очень редко в воскресенье мы всей семьей ездили на Зеленый остров. Поднимались еще с темнотой. Нас, маленьких: Женю, Олю и Тату укладывали на дно рыбацкой лодки, мы досыпали, а Нина с Колей шли по берегу и вели лодку вверх на веревке. Тогда течение было очень быстрое и на веслах было очень трудно подняться. Папа правил. Потом мы ехали около Зеленого острова. Прошел большой винтовой пароход, и были большие волны. Мама боялась и мы тоже, но папа поставил лодку поперек волн, и так нас несколько раз подняло и шлепнуло, и все успокоились. Затем на Зеленом острове мама купалась в рубашке и вскрикивала от холодной воды. Когда вечером мы все вернулись, узнали, что бабушка все время беспокоилась о нас, молилась, читала кануны о нашем возвращении. Но такие путешествия были очень редки.

Один раз зимой отец шел из Энгельса пешком, с двумя бидонами молока и провалился в прорубь. Стал молиться: « Никола угодник спаси меня.» И его вытолкнуло из проруби с двумя бидонами, и он пришел домой и не простудился .Тогда еще не было моста, по которому ходит троллейбус. Ездили зимой на санях или пешком. Летом ходила переправа – пароходик. Потом родители купили белую козу Машку, которая давала четверть молока и мама доила ее. Были куры с петухом. Потом купили козу Катрю, от которой были козлята, которых некоторое время держали дома, и мы таскали их на руках, как малых детей. Старшие сестры Валя и Лида ходили утром рано провожать коз в стадо. Я помню, как раз меня взяли с собой. Сестры в красных кофтах, вокруг полно коз, мы стоим на горе, ждем пастуха.

Скоро после 21 года, когда деньги носили мешками, начался НЭП ( новая экономическая политика) и все-все появилось, и жизнь вроде наладилась. Наша тетя Оря была женой нэпмана. У них на горах был одноэтажный каменный дом с мезонином и был магазинчик вместе с несколькими предпринимателями. Женя была крестницей Иосифа Сидоровича и ее там очень любили. И я была у них, но реже. У них были праздники. К праздникам готовили индейку с яблоками. Приходило много гостей. Тетя Оря была хорошенькая, полненькая, кудрявая, веселая. На масленицу делали очень вкусные мягкие блины. У нас таких никогда не было. Но жили они так не долго. Ленин умер. А Сталин всех нэпманов уничтожил как людей, назвав их лишенцами, и все отнял. Может я и не так все поняла, но Аверьяновы очень пострадали и стали бедствовать.

1924 год. Я иду из школы по Мичуринской улице, гудят гудки, умер Ленин. Я в 1ом классе, учительница нам сообщила о большом горе – умер Ленин. Я подавлена. Когда я пришла домой и рассказала бабушке с мамой об этой утрате, никто не опечалился, а продолжали разговоры о своих заботах. Я не удивилась, знала, что мои родители не любили Ленина. А папа с декабря 1924 года уехал в Сороку Мурманского Губотдела и стал работать сторожем в Белрыба и получал 32 руб. 50 копеек в месяц. С 25 года отец уехал в Ленинград, и сначала работал чернорабочим в отделе по благоустройству садов и парков несколько месяцев. А потом 5 лет с 21 апреля 1925 года по 26 июля 1930 года работал подвозчиком пряжи на объединенной фабрике им. Я.М.Свердлова. Он сломал ногу, и тетя Зина больше не пустила его на фабрику. Он уволился по собственному желанию. И Ниночка потом там работала бухгалтером. И они очень редко приезжали на очень короткий срок.

Николай Иванович Духинов

Брат мой Коля (на 5 лет меня старше) ловил рыбу и всех нас кормил. У нас была рыбацкая лодка. Сестра Нина ( 10 г.р.) с нами играла. Игрушек у нас почти не было - мишки были. А с Ниной мы играли, она делала противни из бумаги, делала лапшу, готовили еду: все из бумаги.

Мы первый раз вчетвером идем в кино с Лидой. Смотрим «Багдадский вор». Потом еще раз, смотрим «Сорочинскую ярмарку». И эти фильмы запомнились навсегда. Потом Лида меня ведет в театр на «Сказки Гофмана». Но это я забыла, о чем там было. Телевизоров тогда еще не было. А у нас не было даже радио. Граммофон был когда-то. Были пластинки. Варя Панина пела низким голосом. Был Чайковский «Мой Лизочек так уж мал …». Но граммофон продали. Мы обедали в столовой. Большой раздвижной стол, вокруг все: папа, мама, бабушка и все дети. Но это долго не повторялось, скоро папа уехал. Папа иногда пел романсы. У него был красивый голос баритон, но это тоже было очень редко. Валя кончила школу. За ней ухаживал учитель биологии. Очень интересный мужчина. Они ходили в театр на оперетку. Они любили друг друга. После театра поздно Валя пела «Тихо реет ночь, все кругом молчит, озарен луной старый парк стоит». Очень хорошо, душевно пела. Потом Валя кончила курсы иностранных языков, и ее командировали в Дергачи. И она уехала учительницей немецкого языка. А он покончил с собой, почему, никто не знает. Но помню, очень все боялись сообщить об этом Вале. Сказали, когда она приехала, и она очень долго горевала о нем. У нас было очень много мебели. Я с Женей и бабушкой спали в непроходной комнате, где было 3 кровати, киот с иконами и бабушкин комод с зеркалом. Мама с бабушкой были заняты, а мы частенько играли в обезьян. Прыгали с кровати на кровать, висели на дверях, пола не касались, там вроде была вода. И так продвигались по всей квартире. Нас никто не оговаривал. В проходной спали мама с Татой. Лида, Нина, Валя сначала спали в маленькой комнате, потом мама пустила квартиранта. Коля спал в столовой на сундуке. В проходной стоял большой беккеровский рояль, но сначала никто на нем не играл. Я подходила и подбирала одним пальцем песенки. Я любила петь, но это не одобрялось. То канун праздника, то пост. Я с Колей каталась с доски вниз головой, один конец которой на сундуке. Доска подо мной сваливается, и я получаю страшный удар по носу. Сильно кричу, льется ручьем кровь, нос синий, как картошка. Женя с Таней меня дразнят. К врачу меня не показывают. У нас рыбацкая лодка и мы ездим на ближние пески с сестрами. Лет с 7 мы научились плавать. Однажды мы: Женя, я и Тата вошли в воду, оказалось очень мелко, пошли дальше и дальше - все мелко. Ушли довольно далеко. Вдруг слышим, как какой- то ураган, несется Валя, схватила нас за руки и вытащила. Помню где-то за Зеленым островом, на камушках я с Колей ловим рыбу и у меня тоже клюет, я ловлю чехонь. Насаживаю червяка - опять ловлю. Очень азартное занятие, когда ловится. Мы все на Лосином острове. Полно цветов. Ароматно пахнут медом белые и желтые цветы, какие- то цветы в виде красных шариков. Трава по пояс, желтые цветы донника. Теперь нет Лосиного острова. Он под водой. Во дворе мы играем в крокет. Это наш крокет. Играем в казаки разбойники с соседскими детьми, лазаем по крышам сараев. Затем уполномоченная стала на нас кричать, что мы портим крыши. Вот праздник – Иван Купала 7 июля, и вся молодежь: Лида, Нина, Коля и их товарищи бегают с ведрами и кувшинами, подкарауливают друг друга и обливают водой. Жара страшная. Я болею малярией, меня заставляют выпить полынь. Я отказываюсь. Наконец выпиваю и падаю в обморок, но слышу как мама кричит: -«Оля умерла! Умерла!»- но я ожила. А малярией я болела несколько раз и Коля болел. А потом я узнала, что сердце у меня расширенное. Ходить это мне не мешало, а вот быстро бегать не могла- задыхалась. Но никому до этого не было дела. Надо было 7 человек накормить, одеть, воспитать.

Ольга, Тата и Женя.

Сестры старшие нас поделили: Женя была Валиной дочкой, я – Лидиной, а Тата- Нининой. Лида, «моя мама» сидела тихонько и все свободное время читала, сестры над ней насмехались, не знаю за что, и говорили «иди, утешь свою маму» А я не шла.

У нас была ручная стиральная машина. Большой шар с клетчатыми дырами, который наполнялся намыленным бельем. Он погружался в бак с водой, которая нагревалась снизу дровами. Шар надо было вращать ручкой. Так стирали белье, может, что не так, но ручку я иногда вращала. Все вращали. Потом от машинки остался только таз. Кончает школу Лида, очень хорошо, и уезжает в Ленинград и сразу поступает в институт им. Герцена. И живет с тетей Зиной и папой. К Коле приходит много товарищей: Володя Образцов, Шура Шилин, Шура Малемков, Шура Ануфриев, Валерий Вязниковцев, да еще из школы Шура Алельников и мой брат. Все погибли в Отечественную войну. Но чаще всего приходил Валерий.

Валерий Вязниковцев

Он был красив, курчавые черные волосы, черные глаза. Хорошо пел «Однозвучно звенит колокольчик», «Ямщик…». Он приходил также упражняться игре на рояле. И он стал меня учить. Я ленилась учить уроки, но все же, я научилась играть по нотам и выучила несколько упражнений наизусть, хотя я имела музыкальный слух, но все же, особенных данных у меня не было, не было музыкальной памяти. Так мне сказали, когда проверяли в консерватории. Но я любила петь песни и запоминала их быстро. Валерий иногда нам пел, и Валя тоже пела. У нее был высокий красивый голос.

Нина Ивановна Духинова

Нина, сестра моя, полюбила Валерия на всю жизнь, но он этого не заметил. Ему нравилась Эльза, наша соседка. Она была музыкальна. У Валерия не было отца, и мать внезапно умерла. И он остался сиротой. Дядя взял его к себе в Актюбинск. Валерий и Эльза переписывались и вроде любили друг друга. Эльза точно любила его. Но когда Сталин высылал всех немцев в Сибирь, он ей ничего не написал, и Эльза вышла замуж за человека, который спас ее от Сибири. Я тоже любила Валерия, но как сестра. Нина всю жизнь переписывалась с Валерием. У нас во дворе была покатая крыша, наверху которой, стояли скамеечки, и по вечерам там собиралась молодежь и пели песни. Приходила петь Людвига Пацевич, у которой был чудный слух и голос. Пели: «Слети к нам тихий вечер…», «Вечерний звон». Внизу крыши на земле играли в горелки. Один раз на Пасху нас подняли полпятого к восходу Солнца и все вместе пошли на крышу. Солнце играло. Солнце прыгало, меняло свое положение, мы все были поражены. Я видела это только раз в жизни. Начали откармливать поросенка. А мы тоже работали. Ходили по соседям и собирали кожуру, главным образом арбузов и овощей. А потом на крыше сарая сушили их. Прилетало много всяких бабочек, жучков. И Женя собирала их и сделала чудесную коллекцию и сдала ее в школу. Из кожуры мама варила корм свинье, а козы так грызли корочки. Женя хорошо рисовала, делала игрушки. Мы с Женей ходили в школу, которая находится рядом с пединститутом. Мне хочется с Женей говорить, но она ничего не слушает, где - то витает. Женя художник. Больше сидит дома и рисует. Мама тоже хорошо рисовала и очень рада, что Женя хорошо рисует. Женю и на двор не вытащишь. Меня с Женей одели в капора и длинные предлинные зимние плюшевые пальто навырост. И когда мы шли, мальчишки чужие свалили нас в сугроб, обзывали заморскими куклами. Мы еле вылезли в этих пальто. Я бранилась на них, но мы были действительно куклами. Мы вообще плохо были одеты, полуголодны. Носили чулки, которые вязала бабушка, они были очень крепкие, но короткие. И первая моя неумная учительница сделала в классе замечание, что некоторые ученицы носят чулки своей вязки. Мне было очень обидно, стыдно. Мне хотелось иметь чулки, которые носила Леля - тонкие, длинные, красивые. Но у нас совсем не было на это денег. И мы никогда ничего не просили. Я не любила свою первую учительницу, хотя она хорошо учила (из-за чулок тоже). За ней ухаживал математик, у которого была куча детей. И у нас дома об этом говорили. Он ждал ее. Потом они вместе уходили. Через несколько лет в Москве она покончила жизнь, как Анна Каренина.

У нас в школе урок рукоделия. Надо сделать мережку, но дома не нашлось нового материала, а из старого я все дергала и дергала нитки, когда все уже научились делать мережку. Но все - таки я научилась. Я хорошо училась. Хорошо, быстро решала задачи и была грамотна. В 5 лет я научилась читать, и первая моя книжка была «Без гроша в кармане», о мальчике, который путешествовал. Книг не покупали. Даже учебники у нас не всегда были. Коля приходит из школы вечером, бабушка нажаривает большую сковороду капусты или картошки. Коля садится ужинать и мы тройка: Женя, я и Тата – все к нему подсаживаемся. Мы никогда не страдали отсутствием аппетита, наоборот. Вот только в пост, который длился 7 недель и строго соблюдался, очень неохотно ели постный суп с постным маслом. Я помогала бабушке - месила тесто, делала лапшу, сбивала клецки, начала распускать пряжу. Бабушка начала меня учить вязать, но у меня краснели глаза, и врач сказал, чтобы не утруждала глаза. Так я и не научилась вязать.

Бабушка пела в церкви на клиросе - у нее был хороший слух, и ее высокий голосок ясно слышался из хора. Дома она пела «горные вершины». Может и не так как у Рубинштейна, по своему, но очень хорошо. И я просила мне петь. У нас в кухне была русская печь, и бабушка там коптила чехонь, которую приносил Коля. Была и другая рыба, попадались стерлядки, из которых очень вкусная уха. Мама чистила рыбу и наколола руку. У нее началась флегмона. По всей руке почти до плеча были красные пятна. Все боялись, что придется отнять руку. Но потом наставили компрессов по всей руке. Ладонь резали. Бабушка молилась. Флегмона прошла. В этой же печи раз в год коптили окорок и редко- редко по кусочку мы все получали- на Рождество и праздники. Очень было вкусно.

Николай Григорьевич Волосов с детьми.

К нам приезжал коммивояжер Волосов Николай Григорьевич. Он нас всех любит , привозит нам всякие подарки: сарпинку на платье, чайный сервиз… продукты. И я его очень любила. Но однажды слышу, говорит бабушка с мамой: «Едет, опять едет, скоро будет» - очень недовольными голосами. И вот он приехал на извозчике. Я к нему побежала, обрадовалась, но вспомнив разговор мамы с бабушкой, не подбежала к нему. Он, наверное, понял, что ему не рады. Папа уезжал, а тут Николай Григорьевич. Он был очень некрасив и одинок, но очень добрый человек. Ему хотелось иметь семью. Сватали ему тетю Полю. Но тетя Поля была болезненная, не хотела выходить замуж. Да и нравилась ему мама - всегда в светлом платье, стройная, красивая. Как она ухитрялась? Потом в голодные, тяжелые годы Николай Григорьевич с вокзала подобрал себе семью сирот. Воспитал их, выучил, устроил. Одна дочь с ним жила до конца его жизни. Через несколько лет после отъезда Лиды уехала и Нина. В институт она не попала. Кончила курсы бухгалтерские и стала работать бухгалтером на фабрике, где работал отец. Все они приезжали, но очень редко и очень на короткий срок. Я очень тосковала о Нине.

В 22 году мы все болели инфлюэнцей. Женя очень тяжело болела, у нее было тяжелое осложнение, она умирала. Мама молила бога спасти ее. У меня тоже было осложнение – воспаление легких. Все поправились. Один раз загорелся рядом с сараями какой-то деревянный дом. Бабушка с мамой взяли икону Божьей матери и все мы пошли на крышу молиться. Пожар на наш сарай не перешел. У нас был большой двор, окруженный сараями и флигелями. Посреди двора был сад. В саду были всякие цветы. Сначала их рассаживали соседи – Белорусовы, а потом Валя. Там цвели гайлардии, настурции, анютины глазки, портулак…Валя знала названия многих цветов и хотела быть агрономом. Валя с ранних лет работала. Однажды у меня заболел живот. Понос и кровь. Мама поставила мне на живот компресс. Три раза по часовой стрелке прогладила с Богородицей и уложила в маленькой комнате. Все прошло. Но было до слез обидно: приехал папа, все к нему с радостными криками кинулись, а я одна с компрессом – вставать нельзя. Потом папа подошел ко мне.

У нас несколько лет подряд жил ручной ежик. На зиму он завертывался в бумагу и пропадал, а весной вылезал. Пил молоко. Выходил гулять с нами. Очень все его любили. Однажды, гуляя, к нему подошла собака, он весь съежился и оплевал себя вонючей коричневой жидкостью. И поэтому – от этого ему самому было тошно от этой вони, и он стремился все время во двор. А «черная» дверь на двор была очень тяжелая, Коля шел, не заметил его и раздавил. Все мы очень переживали и Коля очень. Был у нас бодучий козел Жук комолый, и кто его боялся – бодал. Но меня, получив отпор, не трогал. Однажды Жук пропал. Мама заявила в милицию. И его нашли и маме вернули, оказывается он пошел на пеший базар, и там бодался, перевертывал лотки, «хулиганил». Пеший базар был, где сейчас находится «Юбилейный» магазин и 9-этажный дом.

Однажды уж в поздний вечер загорелась сажа в трубе – пожар. Вышли все на улицу. По дороге со страшным топотом неслась – скакала пара першеронов (лошади тяжеловозы) с бочкой воды и пожарными. Ноги лошадей были толстыми, как тумбы, и сами они были богатырского сложения. Тяжеловозы скакали сразу двумя передними потом двумя задними ногами. Пожарные в медных блестящих касках с факелами в руках. Все волновались, было жутко. Но все быстро потушили. Тогда не было пожарных машин, а теперь, вероятно, нет першеронов.

Однажды Нину мама послала за хлебом. Дала ей последнюю трешницу, сказала - «не потеряй», но Нина ее потеряла. Нина молилась, чтобы нашлась она, но не нашлась и Нина перестала верить в бога. К нам приходила женщина мыть полы, и нам с Женей очень хотелось мыть полы, но мы были малы. Нас потом обокрали, унесли белье, много белья. Муку не унесли. Тети Зинино белье осталось, и мама стала пользоваться им. Думали, что это женщина навела воров, моющая пол. А то, наверное, до перестройки хватило бы этого белья. Лида в Ленинграде заканчивает институт им. Герцена. Заканчивает отлично. Она очень умная, прекрасно говорит и все знает: историю, искусство – эрудит. Ее послали на работу в Дагестан, где она учила аварцев русскому языку. Ее очень любили и уважали. Потом она опять уехала в Ленинград и осталась там жить. Мы с Женей маленькие были похожи, нас путали – одинаково одеты, погодки, обе очень худые. И нас всех троих поили рыбьим жиром. Мы с удовольствием его пили. Густо посолят нам кусочек ржаного хлеба и надо сразу заесть ложку рыбьего жира, и получалось вроде селедки. Мамочка делала песочное печенье красивой формы на бараньем сале. Мы бегали вокруг, вкусно пахнет, нам хочется печенья, но мама объясняет, что это печенье мама пошлет Лиде в Ленинград. Мама говорит, что Лида там одна, без мамы и сестер, и у них там нет печенья. И мы больше не просили.

У нас нет сахара, а у бабушки в сахарнице есть и мама объясняет, что это бабушкина сахарница, что она ест понемножку, а мы весь свой съели, и бабушке нужно, чтобы у нее был сахарок. Бабушка среди дня ложится спать, и мы все затихаем.

Бабушка нас учит молитвам, читаем с ней «Четьи Минеи» или житие святых. Многие святые погибали за веру, т.к. было гонение на христиан. Но житие святой Ольги мне не понравилось. Бабушка учила меня славянской грамоте. Буквы я освоила, но многие слова я не понимала. И она не могла мне все разъяснить. Она очень хорошо разбиралась в политике, читала газету. И, когда кто - нибудь приходил, бабушка говорила о политике. И она мне говорила, что Советская и власть не вечная; что, может и не скоро, но изменится. Мои руки все покрыты бородавками. Бабушка берет длинную нитку, считает бородавки, завязывает число узелков по числу бородавок, читает три раза молитву и зарывает нитку в цветочный горшок. И через некоторое время мои руки становятся чистыми, как и когда пропали бородавки, я не знаю.

Я молюсь и прошу Бога простить мне все мои грехи. Мне лет 7. И вот ночью проснулась, какой-то свет мелькнул, потом около моей кровати, передо мной, светящееся круглое лицо. Как будто по телевизору показали, но тогда не было телевизоров, их не изобрели еще.

Другой раз у спинки кровати я увидела несколько ангелочков, как будто они улетали, прощались. Они были величиной чуть меньше метра и бестелесные. Как вот такие же, когда по телевизору показывали людей на Луне - американских космонавтов. Мама, укладывая нас спать, пела нам «Улетел орел домой, солнце скрылось под горой…» и еще какие-то песни. Потом в 29 году начали говорить, что буржуев надо выгонять из своих домов. И нас все считали буржуями, хотя папа работал рабочим, но с нами не жил. А Валя работала в Саратове в школе, она уже не была буржуйкой. И нас решили переселить в подвал. Вале давали 2 маленькие комнатки 24 м2 с общей кухней и туалетом. А нам комнату 20 м2 полуподвальную и через коридор еще 1,5 подвальные комнаты и кухню отдельно за коридорной дверью. У нас не было воды, туалета, слива, канализации. Потом хлопотали, прислали бумажку «отменить переселение». Не знаю почему, но переселение совершилось. И кончилась наше счастливое, полное лишений детство. Мне исполнилось 13 лет. Бабушка была совсем убита. Мы все помещались в 20 м2 комнате. Полно кроватей. Бабушкино кресло посреди комнаты. А Коля - в подвале. Там был обеденный стол. После переезда на Бабушкин взвоз №14 в полуподвальную квартиру №7 мама меня и Женю отправила в совхоз, где летом Валя руководила школьниками. Тату не взяли, она еще была мала. Мы там работали – пололи капусту. Нас чем - то кормили, никто не жаловался. Полоть мы, как следует, не умели и по ошибке срубили мотыгами капусту. Капуста была очень, какая- то несчастная. А по вечерам мы - все девочки собирались и пели песни. И я быстро освоила мне незнакомые песни и с удовольствием пела во весь свой голос. А вот Женя, я не помню, чтобы она приходила петь. Мы позже приехали, чем все дети, но быстро освоились и чувствовали себя хорошо. Один раз не было завтрака нам. И Валя организовала завтрак. Нарезали огурцов, посолили, полили постным маслом и с хлебом позавтракали. Мы первый раз были оторваны от семьи, но быстро адаптировались. После работы мы купались. Был длинный, глубокий, очень длинный пруд. И вот мы: Я, две Гали, решили плавать кто дольше. Плавали, плавали все вроде одинаково. Наконец решили 100 раз переплыть пруд и закончить соревнование. Одну Галю звали рыбкой, она вроде лучше всех плавала. Но вот произошло чрезвычайное происшествие. Поплыла я до другой стороны, смотрю, Клава повисла у Гали на шее и обе ушли под воду. Галя вынырнула, а Клава опять на ней повисла. Я сказала Гале:-«Держись, сейчас привезу бревно». Привезла большое бревно и Клаве велела за него прицепиться. Она прицепилась и стала на него вылезать. Бревно ушло под воду. Галя, слава богу, уплыла. А Клава стала опять кричать и немного плыть. А бревно как то двигалось к нашему берегу, уже больше середины. Я плыву рядом, не даю на мне повиснуть. Уже вот-вот скоро и мелко совсем. Клава плывет, кричит. Тут Женя протянула Клаве руку, и они обе ушли под воду, только одна рука Жени еще не пропала. Уцепилась я за какой то куст. Схватила женину руку, вытащила Женю, за ней Клаву, а тут уж мелко. Юноша услыхал крики, кинулся в одежде. А я говорю Клаве: - «Мелко. Вставай». Она встала, вся дрожит: голая. Говорю ей: -«Прикройся.» Вале об этом происшествии ничего не сказали. Прожили мы там до осени и приехали домой. В комнате 5 кроватей, включая подвижный сундук, бабушкин комод, киот, шкаф, стулья, стол, за которым мы учимся. Почти посередине бабушкино кресло. За водой надо идти. Как идти за водой у Жени, что - то заболевает – сходи Оля. Оля идет. Надо выносить помои, воду. Уборная всегда переполнена – это самое главное несчастье. Еще в середине комнаты женин мольберт. Она рисует. Пишет маслеными красками. Стулья выпачканы краской. Иногда она часами сидит, сделав один мазок. Она в художественном техникуме, у нее призвание. 30 год. Я учусь в 7 классе. Еще не кончила. Объявили, что 8х классов не будет, а сразу 9й, кто хочет, может закончить школу ФЗУ. Посоветовалась с мамой и решила поступить в ФЗУ. А Коля с 19 лет в 30 году стал работать чернорабочим на заводе «Универсал». А меня приняли в группу слесарей завода «Комбайн».

После приезда нас с Женей из совхоза, Валя привела к нам из школы мальчика, на год моложе меня, но очень молчаливого, красивого, плотненького и ничего не делающего. Олег, так его звали, сидел у нас и наблюдал. Ничего не делал, Я хотела ему помочь в учебе по математике, но он почти, ни чего не воспринимал. Он не читал, почти не говорил, а только привязался к нам, больше ко мне. Он целые дни проводил у нас.

Мне надо ездить на трамвае 3-ка. Ходил тогда трамвай по Чернышевской улице. А когда он где то задерживался, идти на 1ый номер на Ленинскую. Наша работа начиналась в 7 часов, так что приходилось вставать в 5. До 2х мы работали, потом в 2 часа кормили в столовой. Потом я купаюсь в пруду, был пруд около завода. А то еду на трамвае, иду в библиотеку Университета, где мне дают Шекспира, хорошего издания Брокгауза и Эфрона. И я прочитала его все книги. Болела 4- юрная сестра Инна, у нее был стопор, и она безучастно сидела молча. И я ей стала приносить Шекспира, и она читала и была очень рада. Инна и Шура Рыжинские две очень красивые сестры. И не знай кто из них лучше. Я не очень была красива, так мне старалась вбить в голову вся родня настоящая, но и будущая тоже, но я была всегда стройна, имела стройные ноги, всегда румяна и вся вымыта ледяной водой. И вот мы работаем на заводе, сделали линейку, угольник, молоток, тисочки надо правильно просверлить. Это мы просим ребят. Ребята рядом начали охально улыбаться – проси вон Бориса, он тебе просверлит. У Бориса тоже появилась гадкая ухмылочка. Ну, и пошла, просить тихого молчаливого мальчика, и он все сделал без всяких разговоров. У нас одна бригада, несколько девочек и мальчиков. Неделю мы занимались с 9ти. Объявили лабораторный метод обучения. Я отвечаю математику и немецкий язык, ребята историю, девочки русский язык и литературу. У нас есть еще спецдело. Мы будем не слесари инструментальщики, а комбайнеры. Спецдело у нас читают высокие интересные молодые мужчины, очень хорошо одетые, в кожаных пальто разного цвета. Так называемые спецы. Но вдруг эти специалисты пропали бесследно, началась пропажа людей.

Я иду домой слышу за мной шаги, которые я слышу не первый раз, а постоянно. Это Борис идет за мной, потом мы идем вместе, разговариваем. Говорим о книгах, кто что читал. Потом о музыке. Потом мы едем на пляж на ближние пески. Он мне поет романсы. У него сильный красивый голос баритон. Я снимаю с себя платье, чем очень удивила Бориса. Я ему объяснила, что привыкла купаться с Колиными товарищами. Он смирился. Потом я уже в платье, идем по песку на прогулку. Мы понимаем друг друга с полуслова. Около завода был поселок. Вдруг все загорелось, и все девочки и мальчики пошли помогать, а я поехала домой. И Борис меня потом спросил, почему я не помогала, и мне было очень стыдно, и нечего было отвечать. Я очень благодарна ему за этот урок. Я дома почти ничего не помогаю, читаю, брожу везде с Борисом. Потом я ему сказала, что я его люблю. Это мне не было еще 16 лет. Он сказал: «Что же, надо жениться?» А я говорю, нет, я еще совсем ребенок. Он не понял мой ответ, тогда не было этой постоянной рекламы, все объясняющей, чуть не грудным детям. И сам он был небольшого росточка, беленький мальчик. Всю зиму мы с ним катались в месте на коньках на катке. У него были выбиты передние зубы. Это он катался на коньках, упал и выбил зубы. Он от этого очень страдал и говорил, что можно вставить золотые. А я ему сказала, что если они не портятся, не надо их трогать. А то ведь обтачивать будут, а потом опять без конца вставлять. Может, ему еще кто - нибудь так сказал, но он до конца своей жизни эти зубы не протезировал. Мы в Липках долго сидели и гуляли. Наконец, Липки заперли. Мы перелезаем через забор. Борис быстро перелез, потом стал мне помогать, обхватил руками мои холодные голые колени. Я расстроилась, промелькнуло – что вот и конец нашей дружбы. Потом мы сидели на лавочке, и я расплакалась. Я даже не знала точно почему, вроде предчувствие конца. Мы в читальне читаем вместе О Генри «Рассказы». В том числе «Послание волхвов», как муж и жена любили друг друга, и готовы были все свое отдать ради любви. Я еще раз когда то прочитала О Генри и долго мне представлялась такая любовь. Весенний солнечный день, мы работаем на воздухе. Собираем комбайн – ставим масленки. Мальчики позвали меня – Оля иди сюда. Я залезла в бункер, и мне Коля Ионов дарит букет ландышей, но не от себя, а от Бориса. Мне было необыкновенно приятно. Я видела, Борис, что то - прятал, когда пришел. Первые подаренные мне цветы не забыть никогда. Потом мы на Соколовой горе слушаем соловьев. Мы почти ничего не говорим. Борис меня поцеловал. Нам вдвоем очень хорошо. Очень поздно мы идем по Покровской домой. Эта улица теперь называется Лермонтова. Часов у нас нет. В одном окне воры собрали в узлы, чьи -то вещи, но мы не закричали. И Борис промолчал. Мне кажется, он подумал, заберут в милицию и станут расспрашивать, что в такое позднее время мы делаем на Соколовой горе. И будут всякие говорить про меня двусмыслицы. И я промолчала. И мне стыдно за наш поступок до сих пор. А воры нас увидели, но сказали на своем жаргоне, что это влюбленные и продолжали воровать. Я поздно пришла, но мама обо мне не беспокоилась. Надеялась на меня. Во второй половине нашей квартиры спит Коля, и, иногда, я. Его кровать, этажерка с книгами, большой стол. В полутемной комнате буфет, керосинка, керогаз, самовар, тазы и еще какой - то шушер. Я ставлю самовар, рублю для самовара чурки. Попадаю топором по большому пальцу, и отрубаю пол ногтя с костью. Кусочек висит на кожице. Я пытаюсь его оторвать – не получается. Мама говорит: «Оля, сделай еще что то», а я говорю – «Больше ничего делать не могу». Мама пугается, и мы бежим в поликлинику водников, где хирург Захаров пришивает мне палец, бинтует, и я с тех пор сижу дома. Кусочек, отрубленный часть прирос, часть отняли безболезненно. Я стала ходить на работу.

Рисунок выполнен Евгенией Духиновой

Это мне 16 лет, я сплю, прибегает мама и будит меня, мне не хочется вставать, оказывается, умирает бабушка. Я бегу в их комнату. Бабушка умирает, и ее похоронили на старообрядческом кладбище, где похоронены оба деда, а потом и отец мой и племянница Олечка. Я любила очень бабушку, и она меня, и я очень о ней тоскую. После смерти бабушки у нас ушло относительное благополучие.

Дома у нас запустение, мама только и думает, как и чем нас прокормить. Меня где-то носит. Пол не крашеный – ужасный. И вот я решила его покрасить. Купила желтой краски. Мне сказали, чтобы в нее ничего не добавлять. А я прибавила красной. Выкрасила. И совсем не сохло. День, другой, неделю, другую. Пока не втоптали в краску грязь. И пол стал еще хуже, чем был. Полезла белить печку, уцепилась за ее края, а они все на меня полетели – по 2 кирпича. Я отпрянула и попала ногами в картину «старообрядку» и всю ее изуродовала. Мы с Борисом в Затоне, забрались на какую-то одинокую скалу. Мне было беззаботно хорошо с Борисом. Я ни о чем будущем не думала. Но я привыкла с ним обо всем думать.

Приехал папа, мама на завтрак подала ему суп. Он очень был недоволен. Мама какая-то униженная. Мне обидно за маму. Мама посылает меня сдать серебряную ризу. Я сдаю. Мне дают 32 рубля. Мы с деньгами. Пришел к нам в дом Борис. Папа спрашивает: -«Это за Олечкой ухаживает?» А мама сказала – «Нет, это так». Борис слышал и обиделся.

Мы с Татой едем на рыбацкой лодке. Мальчишки к нам прихулиганились и не дают грести. Тата схватила весло и стала угрожать веслом. Отцепились с угрозами.

В 32 году кроме папы приехали Лидочка с Ниночкой. Мама нам троим Лиде, Нине и мне сшила розовые красивые платья, а Жене из кружев. Валя жила отдельно и вышла замуж. И мы все вместе фотографировались: папа, мама, все дети, Митя.

Семья Духиновых. 1932 год.

Слева направо в первом ряду: Дмитрий Петрович Алещенков - Муж Валентины Ивановны, Валентина Ивановна Духинова, Иван Иванович Духинов, Александра Ивановна Духинова (урожденная Цикова),Лидия Ивановна Духинова. Слева направо во втором ряду: Ольга Ивановна Духинова, Николай Иванович Духинов, Татьяна Ивановна Духинова, Нина Ивановна Духинова, Евгения Ивановна Духинова.

Больше никогда мы так вместе не собирались. Потом папа, Лида и Нина все вернулись в Ленинград. Только бабушки уже не было.

Осенью я опять после каникул вернулась в училище. В один из дней пришла, а Бориса нет. И мальчишки мне осторожно сообщают, что в него стреляли, и что он в больнице. После работы я как была, в черной замасленной спецовке, явилась в хирургическое отделение, чему хирурги не были довольны. Борис ко мне вышел, у него была прострелена рука ниже локтя – очень много дробинок, которые удаляли. Кость не была задета. Как ему стало лучше, он уехал к отцу в Козельск. Отец был путейцем и все время ездил. Мы с Борисом стали переписываться. Жизнь в Саратове и области становилась все хуже. Хлеб не продавался. Выдали карточки. Служащие получали 200г хлеба на день, их иждивенцы – 100г. Рабочая – Коле 1кг, мне 800г, маме,как Колиной иждивенке -400г, Жене и Тате не помню сколько. Палец я ушибала, и работать не всегда было легко, но кроме хлеба выдавали еще какой-то паек. Учащихся раз кормили в столовой, в буфете иногда продавали кашенники, и я держалась за это место. В Саратове люди постепенно съели всех кошек и собак. Начался страшный голод 33 года. Люди умирали прямо на улицах, страшные, опухшие. В городе был «Торгсин» и мама сдавала кусочек золотой последней цепочки на пшено. Варили жиденькую кашицу и ели с хлебом. Больше ничего не было, но были относительно сыты, хотя все время хотелось есть. Я пошла за хлебом в магазин «Филипово» (?) на проспект Кирова. Хотела кусочек хлеба подать, но голодные стояли за перегородкой, как сплошная стена качалась и среди них опухшие мужчины. И я побоялась этой толпы, мне казалось, что они все кинутся, и ушла. И так эти несчастные до сих пор стоят перед глазами и укор себе, что я не подала кусочек хлебца. Так мы дожили до 1 мая 33 года. Праздник. Демонстрация. Я об этом написала стихотворение. «Скоро 1 мая, невольно чего-то ждешь, мама каждый день спрашивает: К 1 маю чего принесешь. Наверно ЗРК уже дает полкило пшена и полкило…(не разборчиво вроде повидла), сразу с этого разживешься. 1 мая наступило. На демонстрацию обязательно потащили. Все маршируют строем. Лица не знай, почему сияют. Прошлись по Ленинской с барабанным боем. Нищие их провожают голодным воем. Нищих так много там и тут. Целой толпой обступают и страшно орут: Дайте копеечку или маленький кусочек хлебца! Граждане, граждане, где же ваше сердце. Народ идет. Кто побогаче не сожалеет, кто победнее тот душой тяжелеет. и т.д» Это стихотворение я написала печатными буквами и бросила на пол в классе. Стихотворение подняли, прочитали и отдали преподавателю политэкономии. Он спрятал его в портфель, и больше о нем ничего не было слышно. В это время люди пропадали не только от голода, многих арестовывали. Я волновалась, что будет дознание, но никто больше, ничего не спрашивал.

В начале июня нас выпустили из училища с названием комбайнера и командировали нас на работу в Башкирию. Я получила 700 руб. и командировку на работу. Мама сказала, что мы с Татой поедем в Ленинград на эти деньги ,и мы поехали. Конечно, это было нечестно, но нас во многом обманули. Не дали нам образования за среднюю школу, которое обещали. Мы еле получили знания за 8 классов. Этим я себя оправдывала. Мне исполнилось 17 лет. Мы с Татой первый раз в поезде. У нас в Москве двоюродные сестры и братья – Глазовы.

Ольга Ивановна Глазова (врач ) Анна Ивановна Глазова(библиотекарь), Иван Иванович Глазов (инженер), Яков Иванович Глазов (инженер)

Сестра Ольга врач кремлевской больницы – кардиолог. (Весьма спорно, раньше говорилось о Склифосовском). Ваня женат, детей у него нет, живет отдельно. Яша, Аня и Оля - никто не женился и замуж не вышел. У них большая кооперативная квартира, и живут они хорошо. (Когда я помогала хоронить Аню, в 78 году у них были 2 комнаты в коммуналке, вероятно в войну подселили двоих соседей-). Когда они были юными, здоровье у них было слабое и жили они плохо и приезжали к маме, жили на даче, родители мои поили их кумысом. Нас встретил Яша. Накормили, напоили, и пошли мы с Яшей в Третьяковскую галерею. Яша быстро шагал по галерее, а мы за ним чуть успевали и очень устали пока все пробежали. Потом нас проводили на Ленинградский поезд, и мы приехали на Петроградскую сторону. Нас встретили тетя Зина, Лида, Нина, папа. Несколько дней мы живем у тети Зины, потом Лидочка снимает дачу в Дибунах по Финляндской железной дороге. Мы живем на даче. Около нас протекает Черная речка. А немного пройти по лесу, там Разлив, где Ленин жил некоторое время перед революцией. Мы идем с Лидочкой и Ниной по лесу. Женя приехала. Под ногами мягкие моховые подушки. Наступишь на нее, и нога утопает в мягкой влажной вате, и делается совершенно чистой. Лидочка работала в лагере со своими учениками монголами. Лида их учила русс кому языку. Иногда и я приезжала и играла с монголами в волейбол. Они меня называли маленькая Лидия Ивановна. Я была худая, а платья с Лидой у нас были одинаковые розовые. Мы жили на втором этаже. Я варила, что говорила мне Лида, овощи: брюкву, репу… Ели все это смешав. У Лиды было только сливочное масло, сахар. Лидочка приезжала на поезде. Один раз в выходной день приехала Нина с каким-то писателем. И мы все вместе пошли в лес, и кувыркались на этих мягких подушках. Чему писатель был очень удивлен. Все «дамы» с удовольствием кувыркались. На этом было ограничено общение. Больше он не приезжал. Один раз Черная речка вышла из берегов. Она была очень узкая, ее почти можно было перепрыгнуть, и не глубокая была, в человеческий рост. Мы в ней купались. А тут она разлилась до железнодорожного полотна. Я пошла Лиду встречать. Вода доходила до колен, а в некоторых местах и гораздо глубже. Наша дача только стояла на сухом месте. Женя болела. Её раздражали красные листья. Лида привозила продукты. Тате было 13 лет. Мы ходили по лесу, собирали чернику, бруснику, голубику, грибы также. Наступило 24 июля, мой день Ангела. Перед этим мы набрали бидон черники и брусники. И вот 24 приезжает тетя Зина, папа, Ниночка. Они вошли и в руках у них были пироги из черники и пирог – ватрушка. Было очень радостное празднование. Так мы прожили лето с Лидочкой. Было незабываемо хорошо. В лесу были озерца, окруженные трясущимися берегами из торфа. А в озерах цвели белые лилии. Я купалась в этих озерах и рвала лилии. Лилии очень красивые на длинном стержне, но запах был неприятный: какой-то болотный. Приезжал папа и жил некоторое время. Ходил ловить рыбу очень далеко и очень уставал. Папа был худой. Потом мы переехали в Ленинград. Женя с Татой уехали раньше. Я почему-то оставалась, пока мама мне велела приезжать. Я очень поправилась. Стала толстая. Я пошла, устраиваться учиться в университет. Но мне секретарь очень добро объяснила, что надо поступить на рабфак, а через год уже в университет. И мы с Колей поступили в Рабфак и потом поступили в университет. Мама болела. Я ходила на базар, варила обед, а вечером училась. Коля работал и учился. Женя работала учительницей рисования на Бабушкином взвозе. Жизнь в Саратове наладилась.

Летом приехал папа. Он пошел вскоре на Волгу. Там кому-то он стал помогать перенести лодку, как говорят в народе, надорвался. Он пришел домой и на лестнице еще начал падать. Мама позвала меня, и мы еле еле довели его до кровати. Он лег и больше не вставал. Из него шла кровь. Сначала думали дизентерия. Мама за ним ухаживала, нас никого не допускали. Ему становилось все хуже, и через 2 недели папа умер. Врачи в справке написали : «Рак прямой кишки». Так как-будто папа приехал помирать. Похоронили папу на старообрядческом кладбище, где были схоронены бабушки наши и деды. А мне 18 лет, Тате 14, я как-то отвыкла от отца, в 8 моих лет он уехал и приезжал редко и не надолго. Я не понимала всей маминой трагедии. В 30 лет она осталась одна, только с кучей детей. И не только в нужде, но и в одиночестве. Папа прислал раз открытку «на севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна». Мама покачала головой, может и прослезилась, но я тогда ничего, как следует, не поняла, потом до меня,как говорят, дошло. Через некоторое время, не помню какой год, но только плохо мы жили, вдруг объявили, что старообрядческое кладбище уничтожают, и будут производить там стройку. Мама обратилась ко мне: «Надо папины останки перенести на общее кладбище». А я ответила, что тогда надо переносить всех. Так мы и оставили всех своих бабушек и дедушек, Олечку и папу на произвол. Могилы все уничтожили и построили там дома. Это кладбище было напротив стрелки. Мама, как будто, ждала такого ответа, а может, что я скажу, что и бабушку тоже надо перенести. Но у нас не было средств. А это такое варварское отношение к людям, ведь не прошло даже 20 лет после последних захоронений, но мы привыкли ко всякому варварству при Сталине. Аверьяновы тоже не переносили своего отца и бабушку, они тоже плохо жили.

Приехал Борис, но виделись мы очень редко, я тосковала. Я поняла. Что у него изменилось ко мне отношение. Мне его очень не хватало. Я болела малярией, мне хотелось спать на воздухе. А Борис сказал, что мы должны быть на людях. Потом я его спросила, любит ли он меня и он ответил, что он ко мне относится плохо. Но я этого не чувствовала. Он меня берег. И в чем это «плохо», я долгое время гадала. После какого-то разговора он предложил мне дружбу, на что я не согласилась. Дружба! Я сказала, что не надо ничего, ты все сделал, чтобы уничтожить дружбу - так я подумала - какая это дружба, когда у меня проснулась любовь, когда я думала и мысленно всегда советовалась с Борисом. И мы расстались. Я поступила в университет. Он в политехнический институт. Да я хотела оторвать. Раз ко мне относятся плохо. Я бы с кем-нибудь познакомилась, полюбила бы и вышла замуж. Но оторвать до конца не смогла. Я учусь. Слушаю лекции, записываю. Началась высшая алгебра. Совершенно все новое, ни с чем для меня не связанное. Как будто колом по голове. Зачем? К чему? Долго не могу понять. Записав лекции, их не открываю. Только кода надо сдавать. Всё очень трудно. Но зато в университете есть хор – поем. Французский язык – хожу. Легкая атлетика – занимаюсь. А повседневными уроками я не занимаюсь. Никто не спрашивает, не проверяет. А после лекций я устаю, и дома ничего не повторяю. У меня есть друг – Ирочка Герасимова. У неё чудный голос – сопрано. Она себе аккомпанирует и поет для меня. Мы вместе поем в хоре. Она солистка. Гуляем. Все занятия запустили. Читаем вместе Жорж Санд в университетской читальне. Так проходит учебный год. Алгебру мы сдали на 4. Все сдали и перешли на 2 курс еле – еле. 34 -35 учебный год я совсем не умела самостоятельно учиться. Раньше все давалось легко, почти без труда. Женя работает еще в 12 школе на Горной. Потом работает в цирке. Она хороша собой. Ей сделали комплимент, что она как фиалка. Ей кажется, что её преследуют. Она жила некоторое время в Ленинграде, и там за ней ухаживал Чугунов, и когда она приехала, Чугунов все время стал ее преследовать: - Женя заболела. Бюллетенит. Потом опять поступила в художественный техникум с другим уклоном. Мама не хочет замечать, что Женя больна. Ей это хочется скрыть. И вот я веду её к Кутанину на консультацию.Большой стол, полно всяких больных, кто кукарекает, кто что. И Кутанин мне сказал, что у Жени букет болезней. И болезнь ее прогрессирующая. У неё начались припадки. Когда ей не хочется делать что то или еще что, она падает и бьется. Её лечит Молчанов в 3 поликлинике. Колят инсулином.

Нина Дмитриевна Алещенкова

У Вали в 33 году родилась девочка Ниночка. Ниночка бывает у нас, потом за ней приходит отец Митя. Прижимает ее к своему телу, укутывает в тулуп и несет ее домой. Валя очень много работает с утра до ночи. Ниночка очень хорошенькая девочка, но на мать не похожа. Родилась еще девочка Олечка с более нежными чертами, но заболела туберкулезным менингитом и умерла. Оказывается прислуга, что ее нянчила, была больна туберкулезом. Коля зимой учится, а летом работает матросом на маленьком пароходике и ловит рыбу. Заготавливает дрова. Один раз мы все поехали в Энгельс. И Нина была, Тата, Женя, я. Коля поймал лодку в воде, она вся текла. Он спросил: « Кто со мной поедет в этой лодке и будет черпать воду?» И я поехала с ним. Уже ночь. Мы едем по середине Волги. В лодке вода. Я все время черпаю. Коля чем – то гребет. Весел нет, но благополучно доехали до Бабушкиного взвоза. А лодку Коля привез на дрова. Я ему тоже помогала. Мы на берегу пилили пойманные бревна и носили домой. Бревна вроде не разрешали ловить, все- таки ловили.

Рядом с нами в доме № 12 по Бабушкиному взвозу живет Кибальников А.П. Он кончает художественный техникум, где учится Женя, но он будущий скульптор. У него жена и маленькая дочка. Он много работает в мастерской. Работает над скульптурой Чернышевского и очень устает. А утром рано он в белой рубашке, с длинной черной бородой, с длинной холудиной, бегает по крыше сарая и гоняет голубей. А раз он выпустил всех собак из ящика «собачников». По городу ездили «собачники» с ящиком на телеге. В руках у них был аркан, и они вылавливали всех собачек без намордников. И вот ловцы куда – то отошли, а Кибальников подошел, открыл дверцу ящика, и все собачки: и беленькие, и рыженькие, поспешно по сторонам разбежались и скрылись.

Домики, где мы жили, были двухэтажные, деревянные, без всяких удобств, окруженные деревянными сараями. Валя жила рядом, только по Чернышевской, за сараями. И вот сарай загорелся. Мы все выстроились в ряд, и стали передавать друг другу ведра с водой на крышу. Вода была в подворотне. И так по цепочке, передовая друг другу, пожар потушили. А Ниночку отправили в школу на Бабушкин взвоз, и она сидела на уроке с учениками во время пожара.

Летом мы с Татой решили съездить к Олегу в Телегинский сад. Там жили его родители, отец был агроном. Мама мне купила розовое платье с белой полосой на базаре. А Тата одела моё хорошенькое, но мне уже ставшее мало. И комбинации, какие – то были. И вот мы приехали. Увидели пруд большой и решили сначала искупаться, а потом найти Олега. Разделись и пошли, а мужичок какой-то прошел после нашего отплытия. Когда мы вернулись обратно, ни платьев, ни белья не было. Только старые туфли. Остались мы в трусах и лифчиках. Стали спрашивать мальчишек, не спрятали ли они наши платья, но никто не прятал. Тогда мы попросили найти Олега. Он в совхозе работал с отцом. Олег пришел. Взглянул на меня, окинув с головы до ног таким взглядом, что я вся вздрогнула и опустила глаза. Я с ним никогда не ездила на лодке, никогда не купалась. И никто на меня так не смотрел. На лыжах только пару раз каталась, да на санках раз, чуть забор не пробили. До с их пор одна нога толще другой на всю жизнь. Ездили мы втроем, и он не сумел выправить, как следует, санки. Олег принес нам платья. Мы зашли к его матери. Пообедали и поехали расстроенные домой. Мама нас не бранила, ни слова не сказала о потере одежды.

Коля, Женя, я и Тата продолжали учиться. Тата еще в школе. Получаем стипендию и сестры присылают понемногу. Живем трудно, ничего, даже необходимого не можем купить. Очень трудно, что нет удобств. Воду приносим, а вот куда лить помои – некуда. Сортир всегда переполненный. На улицу лить нельзя, милиция следит, а слива никакого нет. И в уборную надо идти в «Липки» или на набережную, или как то ещё, но выливать некуда. А еще мы совсем неприспособленные. Можно было бы обменять квартиру, в темную комнату провести свет, но не было средств как - то улучшить жизнь. При бабушке я убирала квартиру, вытирала пыль, а без неё меня где – то всё носило. А потом стала очень трудная учеба. Я не подготовлена была к университету. Когда меня принимали, мне экзаменатор сказал, что мне будет трудно. Мы учимся одни девочки. Добрые девочки, дружные. И очень много хорошеньких, а есть и просто красавицы. И вот научные работники стали разбирать, кто лучше всех ( это до нас дошло). И решили, что Вера Похваленская и Татьяна Охмина. Со мной училась Бориса двоюродная сестра Вера Головина – очень умная и способная девушка.

И вот так прошло еще 2 года 35 – 36 и 36 – 37. Моя подружка Ирочка была очень маленького роста, а я большого. Мы с ней разговаривали по-немецки, и студенты старших курсов удивлялись. Я ходила на кружок физики, и вот мне студент Попов сказал, чтобы я сделала доклад на кружке на немецком языке «Опыты Миллекена». И вот я взялась, но я и по-русски не разобрала эти опыты, не поняла. И когда наступил срок, я выступила на кружке с этими опытами на русском языке. Ничего не поняв, и осрамилась. И так эти опыты Миллекена запомнились мне на всю жизнь. Как- то раз мы шли с девочками с физкультуры, и Головина стала говорить, что Лелю Духинову очень любил её брат, очень тосковал долго. И мне мучительно захотелось его видеть, напала тоска. Я написала послание и послала ему. Я его ждала, но квартиру не убрала, я не думала о будущем, о замужестве, мне просто его не хватало. И вот он пришел с товарищем. Принесли патефон и пластинки: «Вальс цветов» Чайковского и « В городском саду играет…». Комната заставлена кроватями и сундуками. Маленькое свободное пространство. Для патефона надо было еще стул, он стоял около кровати в уголке, на нем оказалось какое то тряпье, и стул был сломан. Все это было мне стыдно, но ничему не научило. Один раз Борис пришел с дядей и пригласили меня и Женю поехать на Зеленый остров. Приехали. Я оставила Женю с дядей В., а с Борисом уплыли на какой -то островок, потом вернулись обратно. Никакого секса у нас никогда не было. А Женя, не знаю, купалась ли, и разговаривала с этим интересным человеком дядей В. Женя красивей меня лицом, но нет в ней жизни. Так вернулись обратно. Дядю В. никто не пригласил. Настало 24 июля, я пригласила Ирочку, Олю, Бориса к себе. Купила какого – то вина. Но стол был не помыт как следует. Грязные края, и Борис не сел за стол. Скатерть не постелена. Мы спели втроем несколько песен и расстались. Вот почему Борис сказал мне, что плохо к тебе отношусь. Из-за нашего бардака. Я потом это поняла.

В 37 году отца Бориса арестовали, как и много других безвинных людей, и послали на строительство Беломоробалтийского канала, где он и погиб бесследно. У Бориса была знакомая женщина – Вера, у которой погиб также муж. И они подружились. Как я появилась, она ему объявила, что она беременна, и он на ней женился, хотя это и был обман. Мальчик родился намного позже. Вера была на несколько лет старше меня и Бориса. Мы были ровесники. Мы с Ирой запустили занятия, и я на 3-ем курсе ушла в отпуск, и стала работать в вечерней школе на Крекинге. Вела арифметику и естествознание. Работать было легко. Всего несколько человек, и дело я знала. А в апреле я ушла из школы, чтобы сдавать зачеты. Директор был очень недоволен этим. Но я, стала сдавать. Всё хорошо сдала и пришла опять на 3 курс, но с другими студентами. А Ира тоже со мной. Женя болеет. Уходит из дома, я её ищу. Звоню по всем больницам, в милицию. Наконец, где- нибудь, нахожу. А иногда её забирают в больницу и не отдают мне: - «Вы же видите, она вас не узнает. » Сначала её помещают во 2ую больницу, там было психоотделение.

38 год. Летом нам вздумали делать ремонт. Начали ремонт в июле вроде. Мама стала очень нервничать. И мы решили отправить маму в Пудовкино. Я поехала, договорилась с хозяйкой. Домик её находился рядом с грушевым садом. Груши можно было есть, но так не рвать. И я отправила маму. Мама занимала верх. Повезли керосинку, хлеб. Яйцо и молоко можно было покупать там. И мы с Татой ночью повезли керосин. Хлеб, крупы. Самоходная баржа без крыши, стал капать дождь. Нас стали звать в каюту от дождя, но я, вспомнив Куприна, сказала: - «Нам и тут хорошо. Спасибо». Дождь кончился. Ниночка в это время без бабушки бегала одна. Покрылась какими- то красными пятнами. Ей 5 лет. И я пошла просить Валю, чтобы она отпустила со мной Ниночку в Пудовкино. И вот мы приехали. У меня 5 литров керосина - сумка. Еще в одной калачи и ещё что – то связанное веревкой. Через плечо висят 2 сумки. В одной руке сумка с керосином (запрятанная – керосин не разрешали возить). В другой руке ручка Ниночки. Все кто приехал, быстро по дорожке исчезли, а мы медленно, медленно, стали тащиться. Мне было очень тяжело. Ниночка говорит: - «Хоть бы человечек встретился какой». Ночь. Мне, наоборот, чтобы человечек не встретился. Добрели, я чуть живая. Улеглись спать. Груш полно. И маме стало весело с Ниночкой. Конец августа. Тата идет учиться в мединститут. Нужны туфли, и мне нужны туфли. А за туфлями надо стоять целые недели и переписываться. И маму я решила привезти. Валя не довольна, но ведь маме надо возить еду. И я привожу маму с Ниночкой. Ремонт закончился. Заштукатурили стены.

А мы с Татой и день, и ночь переписываемся за туфлями. Наконец, «выкинули» туфли, и мы купили: Тата - черненькие, я – коричневые, какие продавали. И стали одеты к учебе. Тате 18 лет. А мне 22 года. Через 3-4 дня на учебу. Тата стала учиться в мединституте. Хорошо училась, добросовестно. А я на 3 курсе научилась работать. У нас есть сарай и погреб. Мама солит очень вкусные помидоры, как яблоки. И вот соседи попросили пустить их в погреб к нам. Пустили, так сосед взял и перетащил все наши дрова в общий сарай. Коля узнал и пошел перетаскивать на свое место. А сосед был злой, воровал, выбил глаз своей жене. Я забеспокоилась и пошла туда. Я знала, чувствовала, что я ему нравилась. Явился и он с ломом, чтобы убивать Колю. Держал его двумя руками наверх. Я повисла на этом ломе. Коля выжидал. Инцидент кончился миром. Коля перенес дрова на свое место. Коля пошел продавать свои брюки, что стали ему малы. И у него брюки украли. Мама не бранила его, ничего не сказала.

Вдруг опять стали забирать бывших людей, чтобы отобрать оставшееся золото. У мамы уже ничего не было, кроме золотой брошечки с кораллами. Мама ходила в белой кофточке с этой брошечкой. И вот, как то брошечка упала на пол, чужих никого не было. Стали дети её искать, и брошечка бесследно пропала. Мама ничего не сказала.

Маму забрали в НКВД. И мы очень беспокоились. Дня три её не было. Спрашивали, нет ли у неё золота. Но была бумажка, что она сдала золотые вещи в 18 году и её выпустили. Александра Арефьевна, троюродная сестра бабушки (точно я не знаю) отдала маме на сохранение серебряные ложки в мешочке. Тоже боялась, что к ней придут. Только когда эта страшная компания прошла, мама вернула мешочек Александре Арефьевне. Есть карточка у Мурашкиных - печальная мама стоит у гроба А.А.

Мама уезжает к Лиде, а мы учимся, ходим в столовую, питаемся плохо. Коля раз упал в обморок, наверное, от недостатка питания. На улице упал, подумали, что пьяный сначала. Коля кончает университет, и его посылают в Джамбейт в противочумный пункт, по борьбе с сусликами. А Женя болеет. Все время думает о Молчанове. Бегает к нему. Он живет около вокзала, около эбонитового завода. И я за ней иногда хожу. Она полюбила Молчанова. Он высокий сильный. Раз она упала в поликлинике, и он её поднял на руки. И она все рисовала, как он её несет на руках. Он председатель ВТЭК, но он стал пить, занимался гипнозом, и к нему тянулись алкоголики и больные. Целые цепочки людей к нему приходили, и Женя тоже. Он её лечил гипнозом. Какой – то старый диван, не знай чем покрытый, ковер, весь изъеденный молью, и Женя лежит на диване, и он её лечит. И все алкоголики также точно, вероятно, ложатся на этот диван. Женя связала шарфик, часть штопкой из хороших ниток, часть еще как-то. Там и красные, и коричневые, и голубые. Все какой-то штопкой. И я понесла этот шарфик во ВТЭК. Женя просила, а сама плохо себя чувствовала. И вот я вхожу во ВТЭК и говорю: «Вот, Владимир Акимыч, Вам подарок от Жени». Он в ужасе, что я в комиссии заявляю о подарке. Тогда я развернула шарфик, и все сразу успокоились, увидев «больной шарфик», и приняли от меня подарок Жени.(шарфик был в 49- 50 году).

Я выполняю курсовую работу, меня посылают на практику в Москву по рентгенологии металла. Но я выполнила все, а прочитать весь материал и оформлять все не стала. Я живу у Лиды в однокомнатной квартире, сплю на полу. Потом хожу по Москве .

Лидия с мужем.

Лидочка с мужем Владимиром Андреевичем живут в Кузьминках. Володя мне понравился, спокойный, положительный человек. Прожив две недели, ничего не оформив, я уезжаю домой и являюсь в университет. Мой руководитель дипломный от меня ждал исполненной работы. Так и не дождался. До сих пор не пойму, почему я ничего не сделала. И на эту работу послали однокурсника постарше годами. Начались Госэкзамены. Первый экзамен марксизм ленинизм. Я забыла в какой год произошла революция и экзаменатор ставит мне 2. Но Валя поговорила с ним, и он исправил на посредственно. Спасибо ей. А потом собралась комиссия, и начались экзамены по физике и анализу. Надо идти сдавать, я готовилась, готовилась, начался понос с кровью, не могу ни куда идти. Так и не пошла. Остальные экзамены я сдала. А физика осталась. Ира сдала все с грехом пополам. Коля позвал меня с Ирой к себе погостить, но я не поехала почему-то. Меня направили в Златоуст, в среднюю школу вести физику. Был отпуск. Но вот утро 21 июня 1941 года, услышали выступление Молотова. Началась страшная война.

 ​Выкладываю фотографии Ивана Гордеевича с супругой. И его сына, Ивана Ивановича, с супругой.

Генеалогическое древо взято из воспоминаний Валентины Ивановны, дочери Иван Ивановича.

В ее вспоминаниях много информации, но не всегда она точна. К тому же я в данный момент не хочу выкладывать ее воспоминания по семейным причинам. Дочь Валентины Ивановны очень пожилой человек, со своими предрасудками и весьма слабым здоровьем, что меня и останавливает... ((

ЗЫ Простие, пока никак не разберусь с форумом, движок видно не новый... Хотел вставить фото, а вышли прикрепленными... увы...

 Хотел вставить фото, а вышли прикрепленными.

Самая правая иконка над окном сообщения со стрелочкой- кликайте на нее, выбирайте на компе нужное фото- оно загрузится и появится в окне сообщения. И так с каждым фото.  

Выкладываю продолжение воспоминаний Ольги Ивановны.

https://vk.com/@qetuoad-burzhuika-chast-ii