Домик, где жила Зинаида Некрасова

Из воспоминаний семей Коноваловых, Ефимовых.

https://oldsaratov.ru/comment/214844#comment-214844

Место старой квартиры Коноваловых (ул. Слонова, ранее – Пушкинский переулок, ещё ранее – Малая Царицынская, дом 60, кв.3), где выросла Аля и жила до 1948 года.

В прошлом это был не очень большой уютный двор с небольшим садом и участком огорода, колодцем, садовым столиком, скамеечкой и лохматым псом Мурзиком. Недалеко от этого двора был ипподром, где Алексей Иванович Коновалов учил дочерей езде на велосипеде, и где они потом «гонялись» наперегонки с товарищами и подругами.

Здесь, в одном дворе жили семьи трёх братьев Коноваловых: Алексея, Василия и Николая, имея каждый по небольшой квартире:

Алексей и Василий – по половине одного общего дома,

Николай – небольшой отдельный домик.

На этой же улице, наискосок от их двора, стоял дом Дёминых, где выросла Алина мама Елена Захаровна Коновалова (Дёмина).

После сноса своих домов братья Коноваловы с семьями жили все в одном новом доме по адресу Пушкинский переулок, дом 35/45 (ныне ул. Слонова – на пересечении с ул. Степана Разина).

1940-ые

На нашей улице, напротив драмтеатра им. К.Маркса стоял деревянный одноэтажный дом в 4 стоптанных ступеньки и два прилавка в небольшой комнате. За одним из прилавков стояла продавщица с толстым большим и коротким ножом. Весы были 2-чашечные и разные гири. Вот этими инструментами нам отрезали и отвешивали драгоценный для людей хлеб. Хлеб отоваривали всегда только в присутствии милиции. Если одновременно с хлебными карточками отоваривали карточки на американский сухой яичный порошок или сахарин, то отоваривание происходило во дворе магазина, где стояли два огромных сарая с тяжёлыми болтами и здоровенными замками. В этом случае очередь занимали с вечера на всю ночь до открытия магазина утром.

На ладонях химическим карандашом писался номер очереди. Очереди были огромными. Люди стояли в 4-5 человек на протяжении 2-3 кварталов. Ночью и до открытия через каждый час делалась перекличка. Тут очередь устанавливалась в одного человека, всё отступая и отступая назад. Надо было крепко держаться руками за человека, стоящего впереди тебя. Нумерация строго соблюдалась.

Окна нашего дома выходили в садик наших соседей. Не помню их имён и фамилии. Но они были эвакуированными ленинградцами. Так вот, у «ленинградцев» при доме был небольшой садик. Конечно, он им, как и домик, достался от прежних хозяев, и росли у них яблони, но две из них были скороспелки. У нас у многих были при домах небольшие садики, и у всех росли яблони-скороспелки, потому что весной от заморозков их цвет защищали дымом от соломы, от костра. Дымили почти все, несмотря на войну, голодуху и горе. Старались люди сохранить плодовые деревья – единственный тогда источник лакомства детям. У каждого был свой сорт. Яблоки нашей скороспелки были с розовой мякотью, кожица яблока была белая и ярко-розовый румянец на одном боку. Вкус и аромат был у каждого свой, неповторимый. А у ленинградца одна яблоня была красная, а другая с жёлтыми яблоками. И вот эта «жёлтая» была медовой. Все ребята с улицы знали эту яблоню и ждали, когда созреют её яблоки.

В театр мы часто ходили с нашими очень хорошими друзьями-соседями. Они жили от нас через три дома в сторону ул. Степана Разина. Он был офицером в штабе. Высокий эстонец, светлая шевелюра густых волос, с характерным акцентом, стройный с отменной выправкой. Она была то ли латышкой, то ли литовкой. Тоже высокая, стройная. Она была тётей Линой, а мужа своего она звала Пэриком, а мы его звали Петром.

Через дорогу прямо напротив нашего двора стоял одноэтажный кирпичный белый дом. На улицу у него выходили три больших окна и парадный подъезд с застеклённой дверью. В этом доме жил директор табачной фабрики. У него была жена и сын Женя.

Вскорости после войны они вернулись в Ленинград.