Дом-музей Павла Кузнецова

Видимо, из той же серии

фото Ольги Пегановой, архив Луизы Московской-Мураховской

След сада: в поисках музейного арта

Причина возникновения мемориального музея, в общем-то явления недавнего, кардинально отличается от первопричин (амбиции — переизбыток — любопытство) музея вообще. Музей, в традиционном понимании, суть «сокровищница, выставленная напоказ». В своём нелинейном развитии — от желания во все времена (Римские коллекции антиков, награбленный наполеоновский Лувр, музейные склады республики Советов) предъявить миру блестящие свидетельства своих побед до страстной необходимости выведать тайны мироздания, возросшей в эпоху Возрождения — музей претерпел много этапов развития. Он, со времён Просвещения раскладываемый по полочкам, в большей степени есть энциклопедия прошлого — научный институт, «мат. часть» для изучения глобальных процессов — будь то минералы, биологические виды или история искусств.

Преуготовленный эпохой гуманизма, музей мемориальный взошёл напротив — на интересе к личности — во времена, когда романы стали популярнее энциклопедий. Но, увы, традиции музея классификаторского, незыблемую основу которого составляет именно предмет, перенеслись и сюда: так появились один за другим и имперские музеи-памятники, чтобы гордиться (музей Суворова, где знамёна, пушки и награды), и музеи-часовни для обостренья горечи утраты (дом Чайковского в Клину, дача Чехова в Ялте и квартира Пушкина на Мойке, где всё остановилось на мгновении ухода). В любом случае, главным инструментом здесь всё равно оставался именно предмет, свидетельствующий о прошедшей жизни очень буквально. 

ХХ век, перевернувший представления о возможностях экспозиции и границах музейного дела, давший массу примеров — от музея одного произведения до широких панорам жизни, встроенных в эпоху — при этом снова неотъемлемо следовал правилу: есть предмет — есть повод для разговора о музее, нет предмета — нет музея. 
«Образы памяти», как известно, возникают не только из предметной среды. Больше того, основать музейное повествование исключительно на предметах бывает иной раз просто невозможно: они либо отсутствуют вовсе, либо зачастую случайны. Рассказать о жизни художника, ссылаясь на обрывок фотографии и поношенную шляпу, передать всю силу образов, волновавших его, имея вместо произведения засохшую палитру и мольберт, нельзя. При создании экспозиции приходится учитывать и такие тонкие вещи, как изменение восприятия современного человека – одного удивления предметам из мира прошлого в мемориальном музее недостаточно. Преодоление таких дефицитов и подталкивает к созданию экспозиций нового типа. Экспонат здесь утрачивает свою основополагающую роль, становясь всё чаще предпосылкой художественному воображению. 
Опыт целого ряда музейных проектов, осуществлённых за последние 10 лет на базе дома-музея Павла Кузнецова в Саратове привел к обоснованию «музейного арта», явления, возникающего исключительно на почве взаимопроникновения музейных и художественных задач.

Ясность музейного высказывания достигается здесь с помощью художников, способных творить новые смыслы при помощи актуальных практик современного искусства. Именно художников, а не дизайнеров или декораторов, склонных лишь иллюстрировать или аранжировать музейные «тексты». Именно здесь, на поле «музейного арта», на сопряжении двух — музейщик и художник — полюсов, и способно родиться новое художественное произведение.

Дом художника Павла Варфоломеевича Кузнецова достался Радищевскому музею в полуразрушенном состоянии. И он — родительский, художник уехал из него в ранней молодости и только изредка — с годами всё реже и реже — навещал. По сути это и не его дом, а дом родителей, в котором жил младший брат со своей семьёй, а затем и вовсе чужие люди… Сам Павел Кузнецов был чужд накопительству и не собирал архив: письма уничтожал, к документам трепета не испытывал, артефактов не собирал, с вещами расставался легко. Серьёзно относился — только к Искусству.

Лишь коллекция, дар наследников (в 1972 году в Радищевский музей было передано 340 произведений П.В. Кузнецова и 110 произведений его жены Е.М. Бебутовой из их московской мастерской) — самое крупное в мире монографическое собрание работ — позволяет вести речь о музее. Но: работы поздние, московского периода — к саратовскому дому не имеют никакого отношения. Создание картинной галереи дело будущего. Возможно — далёкого. И как восполнить пробел — ведь самые главные работы уже распределены по коллекциям — делать копии? Где взять недостающее? Как предъявить неовеществлённые знания о жизни, творчестве, судьбе? 
Новый подход состоит в том, что экспозиционное решение является не только итогом работы научного коллектива и не столько работой специалиста по музейному дизайну (организации среды), но в первую очередь — именно созданием нового художественного произведения. Главный критерий нового метода: невозможность создания произведения автономно. Художник вне музейной истории, вне музейного поля, не сможет создать ничего подобного тому, что он создаёт на музейном материале, как и наоборот — музей без художественного претворения образа выдаст всего лишь обычное (пусть даже очень качественное) дизайнерское экспозиционное решение. «Музейный арт» возникает только на почве взаимопроникновения музейных и художественных задач!

Именно художник способен здесь стать переводчиком — сказать самые сложные вещи просто: языком образов. Он, в сотворчестве с музейщиком, способен наделить мёртвый предмет функцией, которая, говоря языком математики, даёт возможность совершать процесс — по другому — вдыхает жизнь, одушевляет и позволяет творить новые смыслы. 
Кажется, термин «музейный арт» невозможно придумать, поскольку он из разряда тех, которые должны бы существовать всегда. Однако его всё ещё нужно объяснять и даже оправдывать — особенно перед самими музейщиками, привыкшими знать, что без музейного предмета ни о каком музее и речи быть не должно…

Одним из ярких примеров музейной работы в условиях отсутствия музейного предмета служит проект «След сада», осуществлённый в молодом музее «Доме Павла Кузнецова» семь лет тому назад — о нём и речь:

Художник Евгений Стрелков (Нижний Новгород), куратор Игорь Сорокин (Саратов). Саратовский государственный художественный музей имени А.Н.Радищева: Дом-музей Павла Кузнецова. Программа «Дирижабль», НООО «Провинциальная культура» (Нижний Новгород). При содействии Павла Шестернёва (Саратов) и Юрия Жилякова (Саратов).

Дом Павла Кузнецова был передан Радищевскому музею в 1988 году и период его становления затянулся на 12 лет, которые были для России трудным временем перемен. Пять лет в ожидании продолжения реставрационных работ он просуществовал в разобранном виде. 
И помог его восстановить именно яблоневый сад.

1998 год — год 120-летия со дня рождения художника. Но отметить эту круглую дату долгожданным продолжением реставрационных работ из-за отсутствия финансирования было невозможно. Разве что местные предприниматели активно пожелали рядом с будущим музеем построить гаражи. 
Спасительной для выхода из этой ситуации оказалась идея посадки сада. Её подсказал сам Павел Кузнецов, начинавший все без исключения автобиографии одинаково: «Родился в Саратове в семье садоводов» — дед художника по материнской линии Илларион Михайлович Бабушкин был профессиональным садоводом и все его внуки тёплое время года проводили «в цветущих садах над Волгой».

Закладка сада решила сразу две задачи: и явилась знаком памяти о художнике, и практически затруднила строительство гаражей. 

В апреле 1998 года территория мусорной свалки возле будущего музея была расчищена, и сад-символ посажен. В Радищевском музее открылась выставка «Сад Павла Кузнецова» — живописные работы художника, всю свою долгую жизнь писавшего цветущие сады и сборы урожая, натюрморты с цветами и фруктами – жизнеутверждающую красоту природы. А на заборе возле полуразрушенного сруба под девизом «Сад Павла Кузнецова» всё лето и осень по воскресеньям происходили выставки современных художников. Ряд формальных признаков — афиша, продуманная экспозиция, наличие зрителей, СМИ, книга отзывов — декларировал таким образом, что музей живёт и работает, не смотря ни на что.

Благодаря этим необычным неожиданным действиям власть обратила внимание на бедственное положение музея и выделила из бюджета города и области средства для восстановления дома художника. Так сад помог вернуть к жизни мемориальный дом. 

Но сам он пал жертвой развернувшегося строительства: по требованию строителей саженцы были пересажены в одну большую лунку, где перезимовали, но весной исчезли — попросту были украдены…
В феврале 2001 года состоялось «Музейное новоселье» 

Тени 
Узнав эту трогательную историю об исчезнувшем жертвенном саде, художник из Нижнего Новгорода Евгений Стрелков решил сделать в память о нём весной 2001 года лэнд-арт акцию: нарисовать золой на снегу тени несуществующего сада — «След сада».
Это действие оказалось очень созвучным и близким по своей природе тому направлению в искусстве — символизму — которое развивал Павел Кузнецов. 
Так ранним мартовским утром начался этот проект-символ. 

Опыление 
Летом того же года произошло метафизическое опыление воображаемого сада: в тех местах, где весной были нарисованы тени, художник установил пюпитры, на которых с помощью шарниров были укреплены подобно бабочкам листы его книги «Рейнская коллекция». (книга была придумана Евгением Стрелковым в городе Дуйсбурге, где почувствовав себя школьником во время каникул, художник собрал коллекцию фотоизображений портовых грузовых кранов. Эти механизмы, для которых так привычны поворотные движения, были при помощи разворотов на компьютере перевоплощены в техногенных насекомых — бабочек, жуков и стрекоз). В том месте, где зимовали утраченные саженцы, на символическом этюднике, располагались, наполненные цветовыми пигментами, старинные аптечные пузырьки из дома Кузнецовых. Тона этой красочной пыльцы соответствовали гамме художников «Саратовской школы живописи» — Борисова-Мусатова, Павла Кузнецова, Петра Уткина. Нежно-розовые, нежно-зелёные, розовые, голубые. Эта пыльца просыпалась на листы-крылья, а ветер разносил её по саду. Ясный символизм этих действий очевиден.
Каждый мог унести на память немного разноцветной пыльцы — в спичечном коробке с изображением стрелковских насекомых на этикетке. Как в детстве, когда ловили жуков и держали их в спичечных коробках.
Эта вторая часть символической акции, посвящённой саду, предопределила дальнейшее развитие проекта: после опыления должно неизбежно произойти плодоношение. 

Плодоношение
Авторы проекта долго не могли решить ЧТО ДЕЛАТЬ? дальше. Пока не вспомнили замечательную фразу русского религиозного философа Василия Розанова, отсылающую к революционному демократу саратовцу по рождению Николаю Чернышевскому. Эта фраза — ответ автору знаменитого романа «Что делать?», который заменил Евангелие целому поколению революционно настроенной молодёжи. Василий Розанов лаконично заметил: «Что делать?» задаётся вопросом нетерпеливый петербургский юноша. Как что делать? Если лето — то чистить ягоду и варить варенье, а если зима — то пить с этим вареньем чай».
Поздней осенью, ко дню рождения Павла Кузнецова (17 ноября), на рынках Саратова приобретались яблоки, выращенные в саратовских садах, сахар, собирались банки и велась работа по выявлению адресов тех музеев, которые владеют произведениями художника. Последнее было очень непростым делом, поскольку многие музеи после распада СССР оказались зарубежом — поменялись многие телефоны, адреса, названия улиц и городов. Всего было обнаружено 44 адреса на огромном пространстве от Мальмё (Швеция) до Владивостока и от Архангельска до Алма-Аты (Казахстан). 
Затем авторы вместе с сотрудниками и друзьями музея в течение двух суток варили варенье, художественно его оформляли, упаковывали в специальные коробки и, сопроводив документацией акции, отправляли по почте.
Надпись на контр-этикетке гласила: «Мы варили для вас это варенье в доме Павла Кузнецова из яблок, собранных в саратовских садах». На забавном авторском штрих-коде в виде рыб указано: «Волжский продукт». На дне коробки дата — день рождения художника. 

Послевкусие
На этом, казалось, проект должен был завершиться. Но совершенно невольно, сама по себе, образовалась ещё одна вполне самостоятельная часть, которую авторы назвали «Post-вкусие». В дом-музей Павла Кузнецова стали приходить письма, написанные от руки и на официальных бланках:
«Благодарим за ваш вкусный подарок и надеемся, что наши тёплые отношения, начатые так неожиданно, продолжатся… А сегодня мы с радостью пьём чай с душистым яблочным вареньем, вспоминаем Павла Варфоломеевича Кузнецова и мечтаем о встрече с коллегами-музейщиками из славного города Саратова» (Пермская государственная художественная галерея).
«Благодарим всех за это забавное, трогательное, прекрасное и доброе подношение. Обязуемся, согласно прилагающейся инструкции, пить с этим вареньем чай» (Таганрогская картинная галерея).
«Мы желаем вам творческой одержимости и куража в реализации уникальных проектов!» (Музейное объединение «Художественная культура русского севера», Архангельск). 

Что это было? 
Получается, что невольно, почти играючи, сотрудники дома-музея П.В. Кузнецова провели большую и серьёзную научно-изыскательскую работу. Многие музеи откликнулись на такое весьма неожиданное подношение тёплыми письмами, телефонными звонками, видеосюжетами о произошедших музейных чаепитиях, фотографиями работ П.В. Кузнецова из своих собраний и сведениями о них. Таким образом, художественный проект, преодолев разного рода границы — почтовые и таможенные запреты (что придало проекту ещё большей актуальности) — приобрёл прекрасные черты доброго, вполне человечного, межмузейного общения. И одними из первых при произнесении волшебных слов «Дом Павла Кузнецова» у многих возникают теперь образы цветения, яблок, чаепития и ароматного варенья.

Музейная коммуникация, начатая таким нетрадиционным способом, продолжает действовать: за последующие три года ещё шесть изначально неучтённых музеев, «затребовав» свою законную баночку с вареньем, обнаружили себя владельцами работ П.В. Кузнецова! 

При всём своём «непопадании» в контекст часто агрессивного современного искусства, такой традиционный для российской действительности предмет, как баночка домашнего варенья, оказался вдруг крайне актуальным. «След сада» будто волшебное яблоко из русской сказки проявил сегодняшнюю жизнь: какая-то баночка затерялась в пересылке, где-то её съели сразу, где-то — после размышлений «что это: просто варенье или экспонат?», а где-то поставили на учёт. Москва растрогалась провинциальной не суетностью, во Львове получили лишь бесформенные осколки, в Астрахани затеяли спор о музейном предмете, в Ярославле устроили фестиваль современного искусства, в Таганроге собрались наварить любимого Чеховым крыжовенного варенья, а в Дагестане, мы предполагаем, увидев непонятный предмет, скорее всего просто вызвали минёров… 

Возможности интерпретации
Несколько раз «След сада» предъявлялся именно как арт-проект: в 2002 году он экспонировался на выставке «Арт-Москва». В 2003 на выставках в Кирове (Вятке), Тольятти и Лондоне. В 2004 году в Сургутском художественном музее.

При этом дважды Дом-музей Павла Кузнецова представлял свой проект в совершенно иных ракурсах, соединив образы детства сперва с периодом символизма, которым творчество Кузнецова было пронизано в 1900-е годы, а затем и со знаменитым степным периодом 1910-х годов.

Так летом 2002 года в рамках большого межмузейного проекта «Хочу на Волгу!» соединились сад и степь, а весной 2005 сошлись в бутоне Волга, степь и детство: 

«Степная Волга» 
Этот проект соединил в себе образ садов, в которых Павел Кузнецов впервые ощутил себя художником и заволжские степи, вдохновившие его на один из самых поэтичных циклов в мировом искусстве — «Киргизскую сюиту». Он писал: «Себя я помню с трёхлетнего возраста, с тех пор, когда я впервые увидел восходящее солнце весной, при переезде моей семьи в цветущие сады… С Соколовой горы я наблюдал Волгу, её могучее течение и бесконечные просторы её степей, начинающихся с противоположного берега. И эти таинственные дали неудержимо влекли меня изведать, что за природа скрывается там, что за народ её населяет. <…> Быт их и костюмы, чрезвычайно красочные и гармоничные при всей яркости цветов, чистота и прозрачность воздуха с его миражами, величественные лебеди степей - верблюды, стада лошадей, разводимых на кумыс, бараны, пёстрые ковры кошар, простодушный и гостеприимный народ, живущий натуральным хозяйством, всё это было столь неожиданным, превосходило все ожидания, давало столько материала для искусства, что я пять раз подряд приезжал и подолгу кочевал с этим удивительным народом в этой фантастической стране…»
Арт–проект «След сада» расположенный в казахской юрте на территории усадьбы дома-музея Павла Кузнецова поманил зрителя ароматом яблок, полыни, свежесваренного варенья, июльского зноя и Волги. 

«Алая — А.Р. — Роза»
Весной 2005 года Дом Павла Кузнецова, где когда-то придумывалось и переживалось многое из того, что потом оказалось историей искусства начала ХХ века, сам превратился на время в огромный бутон алой розы. Всё внутри — от служебных помещений до комнат 2-го этажа и мастерской — было погружено в алый свет.

Лишь иногда, при открывании форточки или двери, сквозь чувственно-алый в дом проникал белый свет, становясь при этом совершенно небесного тона (таково свойство зрительного восприятия). Так сквозь алую — цвет юности и страсти — уже просвечивала будущая голубая роза — символ несбыточной мечты: выставка «Голубая Роза», состоявшаяся в 1907 году в Москве явилась одной из вершин русского живописного символизма.

В экспозиции, наряду с произведениями Павла Кузнецова, был снова показан «След сада», как один из лепестков символистского цветка «Алая Роза». В кухне, рядом с родительской комнатой, полной икон, и столовой с самоваром и старой семейной фотографией, где маленький Павел по-прежнему сидит на руках у деда Иллариона, саратовского садовода, беспрестанно «варилось» варенье — видеоинсталляция «След сада». 

Гран-при
В июле 2004 года проект «След сада» получил Гран-при III «Открытого музейного форума», проводившегося в музее-усадьбе Л.Н.Толстого в Ясной Поляне, получив, таким образом, право представлять Россию на международном форуме «THE BEST IN HERITAGE» в г. Дубровник (Хорватия). 

В августе 2005 года «След сада» был с достоинством представлен в Дубровнике среди проектов-победителей престижного Европейского музейного форума. 

Вопрос! 
Но значит ли этот успех и признание его экспертами с мировыми именами, что проект может войти (хотя бы какими-то своими элементам) в будущую музейную экспозицию — наряду с другими, такими же? Что они на самом деле признали? Может ли вообще музей состоять из одних произведений такого рода? И будет ли он при этом музеем? 

Пустая банка
Впервые я со всей отчётливостью понял, что проблема определения музейного предмета действительно существует, узнав о споре, возникшем в астраханской картинной галерее имени Кустодиева в 2001 году. Спор возник, расколов коллектив на сторонников-противников, между директором и хранителем вокруг всё той же маленькой банки варенья, пришедшей к ним по почте из Саратова. Директор предлагал поставить её на хранение, как произведение искусства, хранитель же отказывался, мотивируя тем, что не может отвечать за сохранность продукта питания вечно (к чему стремится всякий хранитель и к чему обязывают его служебные инструкции) и предлагал выпить чаю с этим вареньем — как, собственно, и рекомендовалось на контр-этикетке: «это варенье варилось для Вас в доме Павла Кузнецова из яблок, собранных в саратовских садах. Рекомендуется к чаю».

Пусть продукт этот был художественно оформлен — с оригинальной, выполненной шелкографией, этикеткой, с печатью по крышке, с документацией акции, вложенной в специально сделанную и отпечатанную коробку — в глазах хранителя он виделся исключительно банкой варенья.
Более проникновенный директор видел в ней уникальную музейную историю, разыгранную с небывалым артистизмом, больше того — художественное произведение! Но, может быть, самое главное — ощущал тепло домашнего очага. Понимал, что, лишившись содержимого, она станет всего лишь пустой банкой…
Так кто же был прав в этом споре? Безусловно оба! 

Храм и музей
О том что есть музей — склад или храм? — споры так же бесконечны, как споры иконников с иконоборцами. И конец им также не положен.

Лично мне близко одно наблюдение Павла Муратова в его «Образах Италии»: «Посетитель, рассматривающий здесь античные рельефы, может услышать иногда падение созревшей груши или стук в окно колеблемого ветром лапчато-лиственного фигового дерева. У старых кипарисов посреди двора играет фонтан, плющ обвивает жертвенных белых быков. Установленные тут во множестве обломки и саркофаги залиты солнцем, делающим их травертин голубым и прозрачным, их мрамор тёплым и живым. За прекрасное бытие этих скромных вещей можно отдать совершенство бережно хранимого в глухой комнате шедевра. Лепестки осыпавшейся розы, которые удержались в складках платья женщины, изваянной неизвестно кем и когда, украшают её больше, чем все суждения ценителей и споры учёных. В этих лепестках, в этих скользящих по мрамору тенях листьев и ветвей и снующих среди обломков ящерицах есть как бы связь античного мира с нашим миром, которая одна даёт сердцу узнать его и поверить в его жизнь».
Так, может, действительно — не столько ценен сам предмет, сколько важен тот образ, который возникает с его помощью! 

Что есть варенье?
Кроме той истории о споре астраханских музейщиков, держа эту баночку в руках, можно, оказалось, рассказать много самых разных историй — о саратовких садах, о местных сортах яблонь, о чёрном дереве и мальте багаевском, о семье художника, о детстве художника, «проведённом в цветущих садах над Волгой», о его деде-садоводе, благодаря которому внуки научились ценить красоту природы, о творчестве Павла Кузнецова, для которого тема цветения стала одной из главных, его светлых красках, о свойствах цветовой палитры саратовской живописной традиции, о её «девичьих тонах». 

Наконец о истории восстановления дома, о подвиге дарения наследников (ведь во многом благодаря их щедрости оказалось в списке музейной рассылки так много адресов), о трудностях почтовых отправлений, о тех музеях, где хранятся произведения — от Архангельска до Алма-Аты и от Владивостока до Мальмё. 

В общем, целую экскурсию по пустому пока ещё родительскому дому.
А попутно и лекцию о непривычных форматах современного искусства, contemporary art, с помощью которого – лэнд-арт, мейл-арт, паблик-арт — смогла в конце концов появиться эта самая баночка варенья... 

И, самое главное, в конце всего — просто выпить чаю. С вареньем.

Музей. — 2008. — №10.

Алексей Трубецков:

Большая часть "моего" забора. Что-то ещё в окнах дома и рядом. Из того, что точно помню, одна из работ в Германии, одна у Ольги Харитоновой, одна у Бакуткиных. Всё найти будет сложно, но может кто-то ещё найдет знакомое?

Дорогие друзья! Повторюсь и скажу, что те самые Заборные выставки оказались очень значимым событием в жизни Саратова. Именно они стали началом деятельности любимого музея Павла Кузнецова, который всегда был центром притяжения современного искусства и важной культурной доминантой города. Так получилось, что моя скромная выставка и акция "Молчание цветов" оказалась в середине списка участников. Она стала очень важной и для меня лично. Пожалуйста, напишите здесь то, что помните про выставки. Про все.

Игорь Сорокин:

Акция "Молчание цветов" имела, можно сказать, поворотное значение. По крайней мере, губернатор Д.Ф. Аяцков явно видел телевизионный репортаж и "картинка" его не оставила равнодушным. Почти три месяца спустя он посетовал на выездном заседании Правительства в Глебучевом овраге, возле полуразрушенного дома: "Опять цветы в окнах! Опять художники льют слёзы у забора!". Напомню как было дело. Если первые три выставки были довольно спонтанными, то дальше уже всё вошло в русло - мы планировали заранее, заранее делали афиши, заранее звали народ и приглашали журналистов. Выставку Алексея Трубецкова готовить начали в июле. Я это хорошо помню, поскольку с ним заранее оговаривали-придумывали концепцию. Алексей предложил натюрморты с цветами вывесить не на забор, а выставить в окнах. Я предложил пойти дальше - картины пусть будут на заборе, а в окнах мы выставим настоящие домашние цветы в горшках, чтобы напомнить дому, что он был когда-то живым. Всё складывалось как нельзя лучше: художник - доктор, и доктор-художник делает дому искусственное дыхание. Сошлись на том, что в одних окнах будут живые цветы, в других - цветы на картинах. И уже заранее (на предыдущей выставке) попросили присутствующих прийти в следующий раз с любимым домашним цветком. Возврат - гарантирован. Народ воспринял это по-своему, подошёл творчески, и многие принесли не горшки, а букеты - пришлось на центральный подоконник поставить ведро с водой. Для телевизионной картинки это было то, что надо. И не только для телевизионной! С улицы этот огромный букет в окне сруба смотрелся вызывающе-призывно. Вот подтверждение: в самый разгар у калитки остановилась машина скорой помощи и из неё вышли санитары. С ними доктор. И ещё водитель. Оказалось, что они заметили что-то неладное, когда проезжали мимо на вызов, а когда возвращались, решили взглянуть повнимательнее на странную картину: остов дома, а вокруг люди, много людей, а в окнах - цветы. Помню кто-то сказал в тишине "ну, всё, Сорокин, доигрался - за тобой приехали!" (по интонациям это был Ролдугин, но я не уверен). Однако всё обошлось - гостям быстро рассказали про художника Павла Кузнецова и его многострадальный дом, про заборные выставки, про доктора Трубецкова, рисующего картины левой рукой, про искусственное дыхание. Уехали они вполне просветлёнными. И вообще было светло и спокойно в тот день - никак не хотелось уходить. И цветы в окнах рифмовались с "Бухарским натюрмортом" на флигеле (постер, изготовленный специально для "Молчания цветов" с тех пор мы многократно использовали). У меня под рукой есть две фотографии. Но их, разумеется, больше! 

Алексей Трубецков:

Спасибо отдельное Игорю Сорокину за развернутый комментарий к предыдущему посту в группе. От себя добавлю, что были некоторые дискуссии с концепцией. Я традиционно был менее оптимистичен в прогнозах и воспринимал акцию скорее не как "искусственное дыхание", а как некое шаманское действие. Не важно, главное помогло! 

И ещё небольшая откровенность. В дом Павла Кузнецова я тогда войти вообще не решился. Цветы и мои картинки с цветами расставлял лично Игорь. Он там все доски знал, а я тупо боялся свалиться куда-нибудь.

https://ru.wikipedia.org/wiki/Дом-музей_Павла_Кузнецова

http://radmuseumart.ru/branches/kuznetsov/museum.php

http://www.litkarta.ru/russia/saratov/institutions/dom-pk/

http://www.litkarta.ru/russia/saratov/institutions/dom-pk/sled-sada/

https://www.facebook.com/pkmuseum

Игорь Сорокин ответил:

Я как раз в последнее время - в связи с тем колоссальным сносом, который грозит Саратову сейчас - думаю, что могло ведь не быть ни мусатовского флигеля, ни кузнецовского дома. Это какие пласты истории были бы уничтожены - легко уничтожены и срыты - бульдозером, в один миг. Ковши ведь были уже занесены! Уверен, не стань этих домиков тогда, не было бы сейчас и музеев! Эти юбилейные выпуски "Памятников Отечества" (сдвоенный номер) были собраны при активном участии Сергея Владимировича Каткова. Все мы знаем и пользуемся "золотым запасом", который он сложил в сборники серии "Годы и люди". И он вместе с Константином Владимировичем Шиловым стоял за флигель Борисова-Мусатова. У меня перед глазами костёр, который они спокойно жгли, пока бульдозерист разогревал мотор. Да, были десятки, даже, может быть, сотни людей, которые потом поддержали и развили, но был и момент, когда всё могло разлететься в прах. Для дома Павла Кузнецова такими ангелами-хранителями стали Александр Сергеевич Папшев и Борис Николаевич Донецкий. На месте кузнецовского была запроектирована панельная девятиэтажка - точно такая, какая видна сейчас из окон музея. Предлагаю эти истории помнить и приводить в пример. Это хороший аргумент в споре с теми проходимцами, которые мимоходом бросают "Да кому она нужна, эта рухлядь!"