Фильмы о Саратове. «Строится мост» (1965)

Фильм основан на очерке писателя Наума Мельникова «Строится мост. Записки корреспондента», опубликованном в журнале «Новый мир» (№7, 1963 год) – в одном номере с новым рассказом Александра Солженицына.

Критик Владимир Лакшин записывал в свое дневнике:

15.VII.1963

Рассказ Солженицына подписан цензурой. Вымарки пустяковые: слово «забастовка», еще что-то в этом духе. Тип «волевого руководства» – забрано в кавычки.

19.VII.1963

Подписан к печати №7.

В номере:

Е.Драбкина. Удивительные люди.

А.Солженицын. Для пользы дела.

Н.Мельников. Строится мост.

Стихи В.Шефнера, М.Алигер, М.Танка.

Об авторе:

Наум Дмитриевич Мельников (наст. фамилия Мельман)

(14 ноября 1918 – 1994)

Участник Великой Отечественной войны.

Начал печататься с 1941 года. Автор повестей «Редакция» (1948), книг очерков и рассказов «Школьная знаменитость» (1960), «Строится мост. Записки корреспондента» (1965).

Мельников ушел на фронт добровольцем, служил корреспондентом в дивизионной газете, был ранен. Повесть «Редакция», литературный дебют Мельникова, вошла отдельным параграфом в постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о журнале «Знамя» (1948), где впервые был раскрыт писательский псевдоним автора. С тех пор за ним закрепилось прозвище «отца русской скобки», а его повесть иначе как «гнилая» в официальных советских документах не именовалась. На многие годы Мельников был отлучен от печати; «Редакция» не переиздавалась даже в период «оттепели». В 1960-е годы Мельников стал одним из постоянных авторов «Нового мира» Твардовского. 

«Строится мост – снимается фильм»

Журнал «Смена», январь 1965 года

Автор: И.Васильева

Фильм этот необычен по многим причинам. Во-первых, потому, что его создает театр-студия «Современник» (а это единственный случай, когда театр целиком занят в фильме). Во-вторых, художественный фильм снимается по мотивам очерка (не рассказа, повести или романа, а документального очерка). И, наконец, сама методика съемок уникальна в своем роде: фильм снимается одновременно со строительством моста - строительством, о котором идет речь в фильме, - так что строителям и киногруппе приходится работать синхронно. В натурных съемках не приходится ничего достраивать или писать декорации, - эпизоды фильма снимаются прямо на производственных площадках мостоотряда. Мост строится в Саратове - там же снимается фильм. Многие, должно быть, помнят очерк Н. Мельникова «Строится мост», опубликованный в свое время в «Новом мире». Однако одноименный фильм нельзя назвать экранизацией очерка. Дело в том, что во время съемок авторам фильма - сценаристу Н. Мельникову и режиссеру О. Ефремову - приходилось отказываться от того, что было задумано в сценарии. В роли диктаторы и редактора выступала сама жизнь. Мост в Саратове уникален: его крупные блоки монтируются на берегу и затем на плавучих понтонах перевозятся на строительную площадку. Этот важный и ответственный момент в строительстве и стал кульминационным моментом фильма. Кстати, в этом эпизоде вместе с актерами снимались и строители моста.

В фильме все построено на одном герое - корреспонденте, на смене его настроения и мироощущения. Времена культа личности не лучшим образом отразились на герое фильма. В первых кадрах он появляется усталым и равнодушным. Его командировка, рассчитанная на два дня, неожиданно затягивается. Впрочем, не так уж неожиданно. Он встречает на стройке своих фронтовых друзей, но не это обстоятельство заставляет его задержаться. Жизнь строителей, судьба практиканта Зайцева, монтажника Медведева, бедствие, которое терпят при пожаре строители, - все это заставляет его пристальней взглянуть на людей, которые здесь работают, сродниться с ними душой, болеть их бедами и радоваться их радостям. Если в первых кадрах фильма корреспондент проходит мимо бетонщицы Соньки Сапожковой, то в конце мы увидим корреспондента и Соньку, беседующих как старые друзья, понимающих друг друга с полуслова. Корреспондент уезжает со стройки другим человеком, к нему вернулась молодость. Всего четыре дня, но кажется, прошла целая жизнь, - так это короткое время было насыщено глубокими и важными событиями.

В фильме нет отрицательных персонажей, как и нет положительных, в фильме действуют и живут люди. Разные по характеру, с разными судьбами. Сам образ моста создает определенную направленность в фильме, это своеобразная кинометафора и символ: не только люди двух берегов должны быть ближе друг другу, но и сами строители, люди разных судеб и характеров, должны перекинуть мостики друг к другу. В этом идея будущего фильма.

В картине снимаются молодые актеры театра-студии «Современник», знакомые нам по фильмам и спектаклям: О. Табаков, И. Кваша, В. Заманский, Г. Волчек, Л. Толмачева, Т. Лаврова, Л. Крылова, Е. Евстигнеев, В. Земляникин... Впрочем, пришлось бы перечислить всю труппу театра, чтобы список оказался полным.

Режиссер фильма Олег Ефремов играет роль корреспондента. Главный оператор и сопостановщик - Г. Егизаров.

Сейчас фильм «Строится мост» близок к завершению. Весной он выйдет на экраны.

Народная песня «Кирпичики»

«Строится мост». 1965. Реж. Олег Ефремов

Журнал «Русская жизнь», 2009 год

Автор: Денис Горелов

http://rulife.ru/old/mode/article/1200/

Парадокс: чистого пролетарского кино в советской России не было. Где угодно было, а в самой что ни на есть кумачовой колыбели — не было, и все. По досугу, развитию, интересам русский пролетарий в жизни и на экране сравнялся с классическим мещанином, утробным городским обитателем, сделавшись кто скопидомом, кто пьянюшкой, кто чубатым ухарем с гитарой. План, трелевка и шпиндель от роду не интересовали даже тех, кто знал, что это такое; интрига мозолистого кино вечно вертелась вокруг служебного романа («Высота», «Большая семья», «Алешкина любовь», «Весна на Заречной улице»), либо вокруг выпивки и связанного с ней пособничества врагу, расхитителю и лодырю («Большая жизнь», «Неподдающиеся»). Такая центральная составляющая итальянского, британского, даже американского рабочего кино, как борьба с работодателем за прибавочную стоимость («Гроздья гнева», «Два гроша надежды», «В субботу вечером, в воскресенье утром», «Рабочий класс идет в рай»), в России отсутствовала онтологически, права были добыты, по труду почет — разве иногда бюрократ не давал вихрастому стажеру койку в общаге, но одумывался практически мгновенно. Гегемон обабился, завел радиолу, стал копить на кооператив и шастать на сторону — короче, соорудил себе классический мещанский закут с удобствами. Разве для чувства общности и локтя он все время кричал: с дебаркадера на баржу, с балкона во двор, с бытовки на кран, из кухонной амбразуры в обеденный зал и просто так, чтоб перекрыть грохот речных дизелей и металлорежущих станков. Крик от веку скрадывал недостатки актерского воспитания — и если главные герои в кепарях и спецовках — Рыбников, Баталов, Белов — просто от избытка чувств чумазо улыбались, то вокруг них вечно стоял задорный, нахрапистый, непроходимый коммунальный хай.

Вот в такой момент неосознанного измельчания и заката целого жанра театр «Современник» решил идти в ногу со временем, встал на рабочую вахту и принял бригадный подряд. Главный режиссер О. Н. Ефремов в качестве северной шабашки написал, поставил и занял всю труппу в производственной фреске «Строится мост» — даже развратно и безнадежно городского М. М. Козакова. Ему наклеили усики, обозвали Мамедовым и сунули к девкам в огород в старом амплуа кастильского соблазнителя. Городок производил диковатое впечатление, целиком до последнего киоскера состоя из артистов театра «Современник». Мамедова прорабатывает на собрании комсорг Людмила Крылова, ее отчитывает главный инженер Кваша, к тому рвутся на прием за дюбелями и научной организацией труда прораб Сергачев и парторг Заманский, мимо скандалит за зарплату бригадир Табаков, хвастает масштабами шофер Земляникин и просто прогуливается в гавайской рубашке буксирщик Даль. Притом известно, что театральный эпизодник в корне отличается от киношного, знающего свой шесток и роль заскорузлого трудового фона. Театральный Робинзон с любого крыла хочет вылезти на центр и дать антраша. Объединяющего действие столичного корреспондента в исполнении впитывающего трудовой азарт Ефремова постоянно трясут за лацкан о международном положении, турнирных видах «Нефтяника», поведении вальцовщика Снегирева, перечислениях наложенным платежом и о том, знает ли он поэта Евтушенко («А говорили — интересный человек!»). Его постоянно знакомят с мужьями и женами (культработница Волчек — со своим реально тогдашним супругом начучастка Евстигнеевым, Крылова — с тоже вполне благоверным Табаковым и т. д. по нисходящей, причем есть подозрение, что все экранные матримонии и менее известных артистов присутствуют и в жизни). Ему пеняют на современный репертуар и вовлекают в семейные неурядицы, чтоб знал. И чем ближе экранные хитросплетения к действительности — тем больше сквозит основная фальшь. Группа рафинированных московских лицедеев с Триумфальной площади переодевается в шершавое и сапоги и едет на субботник истошным криком изображать простонародье. Поскольку времени на экране у каждого в среднем полторы минуты, ему достается его стандартная многажды отыгранная маска, из которой он скорострельной речью пытается выжать зараз все. П. Щербаков бегло исполняет мордатого райкомовского топтыгина, В. Заманский — озабоченного парторга-фронтовика, Н. Дорошина — заполошную тараторку в ситчике, Г. Волчек — доверительную тетю с претензией, В. Павлов — панибратского делягу-соглашателя, Табаков — неравнодушного паренька, Козаков — Мамедова. Когда всем надоедает юркать, шнырять, колготиться, пробегать на заднем плане с ворованной по пьянке трубой, лопотать, базлать, трандычить, все замирают морской фигурой, уносятся глазами вдаль и поют задушевную песню. Камера вместо прыжков и коловращений медленно путешествует по лицам, и видно, до какой степени их всех и в отдельности пришиб неореализм и насколько они все полагают перманентный босяцкий скандал на ярком солнце настоящим искусством. Уже давно и безнадежно иссяк Росселини, уже ушла от него с детьми когда-то столь же зачарованная странница Ингрид Бергман, уже порвали с черно-белыми неореалистическими ересями потомственные аристократы Антониони и Висконти — и только раз навсегда пришибленные эгалитарным средиземноморским веслом русские разночинцы все не могут слезть со своих привязанностей и оценить их со стороны трезвым глазом. Русская любовь долгая и заунывная. У них до сих пор главная певица Пугачева, старый конь лучше новых двух, а президента хотят на третий срок.

При этом в 65-м, вопреки последующим скептическим мемуарам, все близко к сердцу принимают оттепельный гон о коммунизме и искренне прокламируют общинное отношение к ручному труду по образцу театра «Современник». Чтобы возродить военную взаимовыручку и проложить мост к неореалистической солидарности людей трудовой копейки, на плавучем теплоходном общежитии учиняется пожар. По косогору, как под бомбежкой, носятся взбалмошные погорельцы с узлами и чайниками, ревут гудки, бьют брандспойты, летят журавли, народ в саже, кого-то перевязывают, ответственные и партийные кричат: «Внимание!», детей отлавливают и возвращают матерям, не нарушая рабочего ритма установки мостовой фермы. «— Вы на войне были? — Был. — Похоже? — Нет. — Жаль!».Все селятся вповалку в помещении клуба, играют на лестницах на аккордеоне полонез Огинского (прогрессивно), судят товарищеским судом сквернословов (привычка) и пьяниц (рождение сына, русские рабочие по другим поводам не пьют). Главный инженер Кваша в сумерках декламирует спутнице руками, как ему хочется во всем дойти до самой сути. С проезжего теплохода несется «Аве Мария». Быт окультурен, твист преодолен, лучшие военные годы нашей жизни воскрешены, за нетоварищеское отношение к женщине по морде дадено, и внявший звону рабочего вдохновения главный режиссер Ефремов в целях правды жизни и пользуясь тем, что не рабочий, напивается в дым, в драбадан, в полную укатайку, а тут уже открывает всем душу, доходит до самой сути и наставляет на путь молодого-горячего, но задиристого компаньона Табакова. Капустник набирает обороты. Парторгу театра «Современник» Щербакову главный режиссер театра Ефремов пьяно доказывает у костра, что из райкома его поперли правильно, что людями руководить он не дозрел и что механиком ему было лучше. «В сер-р-р-дечной смуте!» — несется из тьмы ритуальное завывание Кваши.

Сотово-коммунальное пролетарское кино дает последний гудок.

И корабль плывет, красиво плывет вниз под оперные раскаты, поражая величием и барской суетой уходящей гегемонской эры.

По экрану карточным пасьянсом проходят три главных режиссера, тринадцать народных артистов с женами и мужьями, обе иконы израильской гуманитарной интеллигенции и один просто всероссийский любимчик, за год до того высаживавший из заводского «Первого троллейбуса» подгулявшего фраера Вицина в тирольке.

Все они пока еще верят, что рабочий — эталон, мерило, золотой стандарт, с которым следует себя сверять. Скоро им будет стыдно.

Многие сопьются.

Из книги воспоминаний актрисы Людмилы Ивановой

МОЙ «СОВРЕМЕННИК»

Ефремов мечтал, чтобы мы все вместе работали, отдыхали и даже женились в своем кругу. Мы шумно праздновали свадьбы, и гулял весь театр. Первая свадьба была у Людмилы Крыловой и Олега Табакова.

Крылова, тогда уже кинозвезда, маленькая, стройная, изящная, как статуэтка. К свадебному столу ее вынесли в коробке, как куклу, в белом кружевном платье, которое, замечу, сшила она сама. Надо сказать, что Люся всегда была мастерицей на все руки. Она шила себе всё – от босоножек до шубы, могла положить паркет и кафель, фантастически готовила. Уже гораздо позже, когда в их доме бывало много гостей (к Табакову приезжали из-за границы), она буквально ведрами готовила капусту по-гурийски, цыплят табака – целыми противнями.

Свадьба проходила в малом зале ВТО, на углу улицы Горького (теперь Тверская). Зал там вовсе не маленький, а большой, было очень весело. Правда, нас несколько шокировало, что Олег, манерно грассируя, сказал: «Простите, невеста немножко беременна». И мы с девчонками подумали: «Неромантично». Но в этом весь Табаков.

Из книги воспоминаний актрисы Людмилы Ивановой

МОЙ «СОВРЕМЕННИК»

В 1965 году у нас были необычные гастроли в Саратове. Режиссер Егиазаров предложил Ефремову сценарий, главную роль и должность сорежиссера в фильме «Строится мост». Причем для Егиазарова это была первая режиссерская работа – до этого он был оператором. Ефремов, который считал, что театр должен быть монолитным коллективом – и жениться надо внутри коллектива, и отдыхать вместе, – решил, что в фильме сняться тоже должны все. В Саратове в это время строился мост через Волгу. С двух берегов навстречу друг другу вырастали новые пролеты. Ефремов сказал: «Будем сниматься все, одновременно с гастролями в Саратовском театре».
И действительно, снимались не только артисты, но и работники театра – завтруппой, администратор, рабочие сцены. Ефремов играл журналиста, приехавшего на стройку, положительного, очень умного героя. И опять мне вспоминается его графическая фигура – вездесущая, серьезная.
Очень интересно играли еврейскую пару Волчек и Евстигнеев, причем сцену в постели они играли в тот момент, когда в жизни разводились. Волчек играла с огромным юмором – я считаю, что это одна из самых удачных ее ролей в кино (еще я очень люблю ее работу в «Дон Кихоте», о которой уже не вспоминают). Я играла бригадиршу, которую судили товарищеским судом за матерную брань. А я оправдывалась: «Все время за мужика работаю – вот и огрубела».
Лилия Толмачева вспоминала свою молодую любовь с журналистом-Ефремовым. Татьяна Лаврова играла гулящую бабу; очень мудрого начальника стройки – Владимир Заманский. Это удивительно благородный артист, в театре он был нашей «совестью». Он играл Ильина во второй редакции «Пяти вечеров» и главного милиционера в «Двух цветах», дружил с Валентином Никулиным, но в «Современнике» работал недолго. Зато много снимался.
Было много романов, как это бывает на гастролях. Нашей общей бедой стал развод Евстигнеева с Волчек. Я восприняла это как свою беду, так как дружила с ними обоими. Но Евстигнеев увлекся молодой актрисой Лилией Журкиной, которая, как говорят, завлекла его «на спор».
Саратовские гастроли пришлись на конец года, и у нас было традиционное собрание труппы. Миша Козаков выступил с заявлением, что название «студия» не соответствует действительности и Ефремов решает все единолично. Мы много спорили и в конце концов решили убрать слово «студия» из названия.

"Когда приехали в Саратов, все было вначале очень скверно: поселились в плохой гостинице, стояла жара, публика не ходила, все как-то разладилось, актеры болели, и Сергей Леонидович, не выносивший жары и плохих гостиниц, укатил в Москву, оставив вместо себя Смурного. Этот Смурный пришел в театр года два назад и сразу, как заметила Ляля, "положил на нее глаз". Но она отвергла его без колебаний, потому что прошел слух, что он интригует против Сергея Леонидовича, хочет занять его место, а это казалось Ляле чудовищной подлостью. Подлых людей она терпеть не могла. Правда, она не знала в точности размеров подлости Смурного и как именно он интригует против Сергея Леонидовича, но люди говорили, что подлость имеет место, и Ляля каким-то особым чутьем, которому привыкла доверять, этим слухам поверила. Уж очень он был галантен, белолиц, глаза с поволокой и эта провинциальная манера гордым, резким движением головы отбрасывать назад волосы, падающие на лоб".

Рассказ Юрия Трифонова "Долгое прощание", основанный на одной неприятной истории, случившейся во время гастролей "Современника" в Саратове. 

http://www.libok.net/writer/2070/kniga/53786/trifonov_yuriy_valentinovic...